Близость

Конечно, Селина сама однажды говорила мне то же самое, но я произнесла эти слова так просто, таким ровным бесцветным голосом, что взгляд у нее сделался странным, лицо побелело и застыло. Мгновение спустя она обняла меня, уткнулась мне в шею и шепнула:

– Моя.

Она стояла совершенно неподвижно, но когда наконец отступила, мой воротник был мокрым от ее слез.

В коридоре раздался громкий голос миссис Джелф, объявляющей, что свободное время истекло. Селина вытерла ладонью глаза и отвернулась. Взявшись за прутья решетки, я смотрела, как она разворачивает и крепит к стене койку, встряхивает простыню и покрывала, выбивает пыль из серой подушки. Сердце ее, я знала, все еще колотилось, как и мое, руки ее слегка дрожали, как и мои, но движения, которыми она завязывала узлы на коечных веревках и отгибала верхний край тюремного одеяла, белого с изнанки, были четкие и точные, как у механической куклы. Похоже, за год она настолько привыкла к такой вот аккуратности, что не могла отказаться от нее даже сейчас, а возможно, и никогда уже не сможет.

Смотреть на это было тяжело. Я отвернулась и различила шорохи, производимые во всех камерах женщинами, занятыми такими же приготовлениями ко сну. Когда я снова взглянула на Селину, она уже расстегнула платье и придерживала его на груди обеими руками.

– Мы должны быть в койках, прежде чем погасят свет, – смущенно проговорила она, отведя глаза в сторону, но я не стала звать миссис Джелф.

– Дайте мне увидеть вас, – неожиданно для себя сказала я – и испугалась собственного голоса.

Селина растерянно заморгала, но после недолгого колебания скинула платье на пол, сняла нижнюю юбку и башмаки, а потом, снова немного поколебавшись, стянула чепец и осталась в одной сорочке и шерстяных чулках. Она стояла в напряженной, скованной позе, чуть дрожа и отвернув от меня лицо, словно мой взгляд причинял ей боль, но она терпела ради меня. Ее выступающие ключицы походили на тонкие костяные клавиши какого-то причудливого музыкального инструмента. Руки были бледнее пожелтелой сорочки и исчерчены от запястья до локтя нежными голубыми венами. Волосы… я никогда прежде не видела ее без чепца… волосы прямо свисали на уши, как у мальчика. И были цвета золота, затуманенного дыханием.

– Какая вы красивая! – вырвалось у меня, и Селина взглянула с легким удивлением.

– По-вашему, я не сильно подурнела в тюрьме? – прошептала она.

– Разве вашу красоту возможно чем-нибудь испортить? – сказала я.

Селина потрясла головой и зябко повела плечами.

Стук закрываемых дверей, лязг засовов, громкие оклики и приглушенное бормотанье доносились все ближе. Я уже различала голос миссис Джелф, которая, прежде чем запереть очередную дверь, спрашивала у арестантки, все ли в порядке, и женщины отвечали: «Все в порядке, мэм. Доброй ночи, мэм». Я неотрывно смотрела на Селину, не произнося ни слова и, кажется, едва дыша. Когда ее решетка начала подрагивать от приближающихся ударов дверей, она наконец забралась в койку и натянула одеяло до подбородка.

Немного спустя подошла миссис Джелф – повернула ключ в замке, толкнула решетку, и несколько странных мгновений мы с ней стояли плечом к плечу и смотрели на Селину, точно встревоженные родители в дверях детской.

– Видите, мисс Прайер, как аккуратно она улеглась? – негромко промолвила надзирательница, а потом шепотом обратилась к Селине: – Все в порядке?

Селина кивнула. Она по-прежнему смотрела на меня и по-прежнему дрожала – не иначе, чувствовала, как я страстно тянусь к ней всем своим существом.

– Доброй ночи, – спокойно сказала она без тени улыбки. – Доброй ночи, мисс Прайер. – Этот официальный тон, видимо, предназначался для надзирательницы.

Пока миссис Джелф закрывала и запирала решетку, я не сводила глаз с Селины; потом матрона затворила дверь, задвинула засов и направилась к следующей камере.

Несколько секунд я стояла, уставившись в дощатое полотно с железными заклепками, а затем присоединилась к миссис Джелф и вместе с ней прошла до конца блока «E» и через весь блок «F» – всем арестанткам она задавала один и тот же вопрос, а они отвечали на разные лады: Доброй ночи, матушка!.. Благослови вас Господь, мэм!.. Вот и еще на день ближе к воле, мэм!..

Взбудораженная и растревоженная, я находила некоторое успокоение в размеренном ритме нашего обхода – в окликах матроны, отзывах женщин, стуке дверей. В дальнем конце второго блока миссис Джелф завернула кран, перекрывающий подачу газа к светильникам в камерах, и рожки по всему коридору разом будто вздрогнули, а потом загорелись чуть ярче.

– А вот и мисс Кадмен, моя ночная сменщица, – тихо сказала миссис Джелф. – Здравствуйте, мисс Кадмен. Это мисс Прайер, наша добровольная посетительница.

Пожелав мне доброго вечера, мисс Кадмен сняла перчатки и зевнула. Она была в форменном медвежьем плаще, откинутый капюшон лежал на плечах.

– Ну что, буянил сегодня кто-нибудь, миссис Джелф? – спросила она и снова зевнула.