Близость

Я все поняла. Я подошла к кровати и развернула простыни, ища красноречивые пятна и следы. Потом подошла к умывальной чаше. Там еще оставалось немного мутной воды, и я шарила в ней пальцами, пока не нашла два волоса: темный и золотистый. Я швырнула чашу на пол – она разбилась вдребезги, и вода расплескалась по половицам. Я схватила кувшин, намереваясь поступить с ним так же, но он был жестяной и не разбивался – пришлось топтать ногами, покуда не сплющился. Я сдернула с кровати матрас и принялась рвать простыни. Треск ткани действовал на меня подобно… с чем бы сравнить?.. подобно тому же лаудануму. Я рвала и рвала, на полосы, на клочья, пока не начали саднить руки, – и тогда я стала рвать зубами. Я разодрала коврик. Я вытащила платья из сундучка и тоже изорвала. Наверное, затем я бы растерзала собственную одежду, повырывала свои волосы, если бы вдруг не остановилась, задыхаясь от изнеможения. Я подошла к окну, прижалась щекой к холодному стеклу, схватилась за раму и задрожала всем телом. Передо мной простирался Лондон, совершенно белый и тихий. Беременное снегом небо по-прежнему сыпало пушистыми хлопьями. Вот Темза, вон деревья парка Баттерси на другом берегу, а далеко-далеко слева – окутанные туманом башни Миллбанка, которые не видны из моего окна этажом ниже.

А вот патрульный полисмен в темном плаще, неторопливо шагающий по Чейн-уок.

При виде его во мне вдруг словно заговорил голос матери. «Меня обокрала собственная служанка! – подумала я. – Нужно лишь сообщить полицейскому – и он задержит Вайгерс… он задержит поезд! Я обеих посажу в Миллбанк! Они будут в разных камерах, и Селина вновь станет моей!»

Я бросилась вон из комнаты и слетела по лестнице в холл, где нервно ходила взад-вперед миссис Джелф, вся в слезах. Оттолкнув ее, я рывком распахнула дверь, выскочила на тротуар и крикнула полисмена дрожащим пронзительным голосом, совсем не похожим на мой. Полисмен круто повернулся и подбежал ко мне, восклицая: «Мисс Прайер! Что стряслось?» Я вцепилась ему в руку. Он оторопело смотрел на мои растрепанные волосы, безумное лицо и – я совсем о ней забыла! – рану на горле, снова начавшую кровоточить от какого-то моего резкого движения.

– Меня обокрали… Воры обокрали мой дом, – сбивчиво заговорила я. – Они сейчас в поезде, идущем от вокзала Ватерлоо во Францию… Две женщины, в моей одежде!..

– Две женщины? – переспросил полисмен, странно на меня глядя.

– Да! Две! И одна из них – моя служанка. Она ужасно хитрая и жестоко злоупотребила моим доверием! А другая… другая…

Другая сбежала из тюрьмы Миллбанк, хотела сказать я, но вместо этого коротко глотнула ледяной воздух и зажала рукой рот.

Откуда я это знаю?

Почему у меня оказалась одежда для нее?

Зачем были приготовлены деньги и билеты?

И паспорт на вымышленное имя?

Полисмен ждал.

– Не знаю… не уверена… – проговорила я.

Полисмен бросил быстрый взгляд по сторонам. Он уже достал свисток из поясного кармашка, но теперь выпустил из пальцев, и тот повис на цепочке.

– Вам не следует находиться на улице в таком расстроенном состоянии, мисс, – сказал он, наклонив ко мне голову. – Позвольте, я провожу вас в дом, и вы мне все расскажете там в тепле. Смотрите, у вас шея поранена, заболит на холоде.

Он подставил мне руку, но я попятилась и сказала:

– Не надо со мной ходить. Я ошиблась, не было никакой кражи, вообще ничего не было, в доме все в порядке.

Я повернулась и пошла прочь. Полисмен шагал рядом, повторяя: «мисс Прайер… мисс Прайер…», протягивая руку к моему локтю, но не осмеливаясь до меня дотронуться. Когда я закрыла перед ним калитку, он замялся в нерешительности, а я тем временем вбежала в дом, захлопнула дверь и, задвинув засов, привалилась к ней плечом.

Немного погодя полисмен поднялся на крыльцо и дернул за колокольчик, зазвеневший в темной кухне. Потом я увидела его лицо, окрашенное в малиновый цвет стеклом придверного окна: сложив ладони трубой у глаз, он вглядывался в темный холл и громко звал сначала меня, затем служанку. Минуту спустя он отошел, а я еще с минуту стояла у двери, после чего на цыпочках прокралась в папин кабинет и сквозь кружевную занавеску увидела, что полисмен стоит у калитки и пишет в блокноте. Дописав строчку, он сверился с часами, еще раз взглянул на погруженный во мрак дом, потом осмотрелся по сторонам и медленно двинулся прочь.

Только тогда я вспомнила про миссис Джелф. Ее и след простыл. Но когда я тихо прошла в кухню, то обнаружила, что задняя дверь отперта: вероятно, через нее она и скрылась. Должно быть, она видела, как я бегу по улице, хватаю полисмена за рукав и что-то возбужденно говорю, показывая на дом. Бедняжка! Наверняка всю ночь сегодня просидит без сна, покрываясь холодным по́том каждый раз, когда за дверью раздается поступь патрульного констебля, – так же, как просидела всю предыдущую ночь, проливая слезы в тщетном ожидании. Как и я.

18 июля 1873 г.