Близость

На полках передо мной теснились книги с подобного же рода названиями; однако, вытащив и раскрыв одну, другую, третью, я обнаружила в них рекомендации самые дурацкие: к примеру, в сочинении «О стульях» содержалось предостережение насчет грязных энергий, скапливающихся в мягких стульях, которыми кто только не пользовался, и спиритическим медиумам давался настоятельный совет – сидеть исключительно на тростниковых или деревянных стульях… Прочитав такое, я поспешно отвернулась, чтобы мистер Хизер ненароком не заметил моей улыбки. От книжных стеллажей я перешла к газетной стойке, все там внимательно рассмотрела и наконец подняла глаза на фотографии, висевшие над ней. Одна из них – с надписью «Явление духов через посредничество медиума миссис Мюррей, октябрь 1873 года» – изображала даму, с безмятежным видом сидящую в кресле под искусственной пальмой, и три расплывчатые фигуры в белых балахонах на заднем плане: «Санчо», «Аннабел» и «Кип», гласила табличка на рамке. Фотографии показались еще забавнее книг, и я с неожиданной тоской подумала: «Господи, как жаль, что папа не видит этого!»

В следующий миг я вздрогнула, ощутив какое-то движение рядом. Это был мистер Хизер.

– Наша гордость. – Он кивнул на фотографии. – У миссис Мюррей чрезвычайно могущественный дух-контактер. А вы заметили одну деталь в одеянии Аннабел? Вон, видите? Мы заполучили часть воротника, вставили в рамку и повесили рядом с фотографиями, но уже через пару недель ткань – увы! – полностью улетучилась, как и положено потусторонней субстанции. Только пустая рамка осталась. – (Я молча воззрилась на него.) – О да, да… – покивал мистер Хизер, после чего направился к застекленному шкафу, знаком пригласив меня последовать за ним. – А здесь у нас самые ценные экспонаты коллекции, вещественность которых, по крайней мере, несколько долговечнее…

Его тон и весь вид заинтриговали меня. С расстояния казалось, что шкаф заполнен обломками скульптур или белыми камнями. Подойдя ближе, однако, я увидела, что выставленные за стеклом предметы не мраморные, а гипсовые и восковые – гипсовые отливки и восковые слепки с лиц, пальцев, ступней и рук. Почти все были странно деформированы. Иные потрескались или пожелтели от времени и хранения на свету. На каждом экспонате имелась бирка, как и на фотографиях.

Я выжидательно посмотрела на мистера Хизера.

– С процедурой вы, разумеется, знакомы, – сказал он. – Ничего проще и умнее не придумаешь. Медиум подготавливает два ведра – одно с холодной водой, второе с расплавленным парафином – и материализует духа. Дух любезно позволяет окунуть свою руку, или ногу, или любую другую часть тела сначала в воск, а потом сразу же в воду. Когда дух уходит, у медиума остается восковая форма. Идеальных, конечно, мало, – с сожалением добавил он. – И не все формы достаточно прочные, чтобы делать с них гипсовую отливку.

Большинство экспонатов, на мой взгляд, были не просто неидеальные, а невообразимо уродливые – и опознавались лишь по какой-нибудь карикатурно искаженной детали: ноготь, складка кожи, колючка слипшихся ресниц на выпученном глазу; такие бесформенные, искривленные, неестественно растянутые, словно участвовавшие в процедуре духи начали переход обратно в свой мир, когда воск, обволакивавший их конечности, все еще оставался теплым и тягучим.

– Взгляните вот на этот слепок, – сказал мистер Хизер. – Он сделан с духа-младенца – видите прелестные крохотные пальчики, пухленькую ручонку с перетяжками?

Я присмотрелась, и меня замутило. Ибо то, что я увидела, походило не на младенца, а на выкинутый недоразвитый плод. Когда я была маленькой, материна сестра произвела такой вот выкидыш, и я хорошо помню, как шептались взрослые и как этот жуткий шепот долго преследовал меня, вызывая кошмарные сны. Я перевела взгляд в нижний, самый темный угол шкафа – однако именно там оказался самый отвратительный экспонат. Восковой слепок руки – мужской руки. Только это была не рука в обычном понимании слова, а какая-то совершенно безобразная опухоль: пять чудовищно раздутых пальцев и равно чудовищно раздутая пясть с веревками вспученных вен. И там, где на нее падал газовый свет, она блестела, как мокрая. Если от слепка с младенца меня замутило, то теперь невесть почему пробрала легкая дрожь.

А мгновение спустя я увидела бирку – и вот тогда уже затряслась всем телом.

«Рука духа-контактера Питера Квика, – гласила надпись. – Материализован мисс Селиной Доус».

Я покосилась на мистера Хизера, все еще смотревшего на младенческую ручку и довольно кивавшего; а потом не удержалась и, невзирая на бившую меня нервную дрожь, подалась вплотную к стеклу. Разглядывая уродливый восковой слепок, я вспомнила худенькие пальцы Селины и тонкие пястные косточки, отчетливо выступающие под кожей, когда она вяжет желтовато-серый тюремный чулок. Сравнение казалось поистине ужасным. Внезапно я осознала, что стою перед шкафом внаклонку, затуманивая стекло частым дыханием. Я выпрямилась, но, вероятно, слишком резко: у меня на миг потемнело в глазах, и мистер Хизер проворно подхватил меня под локоть.