BLOGS

Полдень пришёл изнурительно и повинно, как измученный и промокший бродячий пёс. Возле высокого крыльца с чёрного хода Дома культуры толпились люди (в основном почему-то пожилые мужчины). Отсюда две недели назад уходила большая похоронная процессия. Хоронили восьмерых мужиков, погибших под Кочиерами. Тогда снайперы обстреляли гробы (будто хотели убить дважды) и людей, идущих за машинами.

Тогда так же шёл дождь. Ольга разносила кутью в эмалированной кастрюле, а Валя ругнула незнакомого парня, уронившего крошки в грязь. Это был Игорь. Он извинился за то, что нечаянно рассыпал эту поминальную кашу, потом спросил:

- Вы, наверное, верующая? Или отчего-то злая?

А она неожиданно для себя начала объяснять, что рассыпанная кутья - это очень нехорошая примета.

- Очень нехорошая. Но вы не бойтесь, буду молиться за вас...

На «ты» они перешли вечером, когда оказалось, что их дежурства по кухне совпали. Перед тем, как в три часа ночи улеглись вздремнуть на скамейках гулкой рабочей столовки, она, помнится, рассказывала ему о гибели своей напарницы с ткацкой фабрики, попавшей под обстрел возле Ташлыка. «Очень добрая была женщина. Улыбчивая. Всего-то ей было то ли тридцать четыре, то ли тридцать шесть... »

- А как получилось, что вы с братом по разные стороны? -спросил тогда Игорь.

- Не знаю. Дружки его убедили, наверное... Он в гараже работал, автослесарем...

- Вот встретитесь вы после войны...

- Уже встречались. Я в Кочиеры бегала к подруге. Как раз перед этим боем. ... Ну, когда много людей побило. Виделись. Пьяный. С кулаками накинулся. Подруга заступалась, а я молчала.

Всё тогда было необычным. От знакомства на похоронах до того момента, когда Валентина уснула на лавке, а Игорь, поднявшись закурить, смотрел-смотрел на её лицо, а потом наклонился и поцеловал в висок. Она вздрогнула и открыла глаза.

- Милая ты, - усмехнувшись, сказал Игорь.

- Господи, - вздохнула она. - Милая... Ты тоже милый.

И уже снова засыпая, буркнула: «Надо же...»

Это было две недели назад. Две недели назад и одну ночь в комнате общежития, которое загорелось сегодня от прямых попаданий.

Теперь возле Дома культуры урчали машины и было много белого - бинты, санитары. Кричали раненые.

Валентина увидела казака и почему-то сразу узнала его, хотя узнать Мишу сейчас было просто невозможно. Серый как пепел, он бормотал что-то, но его никто не слушал, а если и слушал, то всё равно не разобрал бы. Миша так и умер, что-то пробубнив и дёргая карман своих казачьих штанов с лампасами. Когда он прыгал с Игорем и девчонками из общежития, то сильно подвернул ногу. Сейчас вместо ног было что-то пухлое и ужасное.

Высокий шустрый офицер с острым подбородком погнал Валентину от страшного склада ещё не мёртвых, но уже мёртвых. «К ... матери! Кудрявцев! Кудрявцев! Убери всё бабьё отсюдова! А то у меня будет истерика. У меня, б..., я говорю, будут нервы щас...»

Игоря нигде не было. Ни у подвала горсовета, где кучковались милиционеры в бронежилетах, ни у милиции, ни у «Днестровского сада» - двухэтажной городской гостиницы, где кубанцы встречали новых добровольцев. Даже знакомая Валентины - тёща друга Игоря (кажется, её звали Мария Николаевна), проскочившая мимо неё с кипой байковых одеял, бросила на ходу:

- Валя, нема, дочка, их обоих. Нема. ...Ну, ты погодь плакать-то. Ещё вон что на плотине творится, и с завода ещё людей не было. Погодь, погодь...

Апрельский день от дыма и лохмотьев человеческих нервов был больше похож на глубокий вечер. Звучали команды, плакали бабы навзрыд. За городом гремел, урчал и ухал, как тяжёлый большой зверь, теперь уже чужой правый берег.

Девушка присела на придорожный камень. Тяжёлая усталость сменилась ознобом, и было странное ощущение, будто она, не съевшая сегодня ни крошки и лишь однажды днём выпившая стакан компота, вдруг стала пьянеть. Валентина сказала сама себе вслух: «Я плакать не буду». И разрыдалась.

...Патруль её не прогнал. Она с двумя бойцами постучала в двери почтамта. Открыл какой-то сумасшедший дед с ножом в руках. Бойцы наорали на него: «Кипяток есть? А какого чёрта девку не пускаете. Видите же... »

- Мне командир сказал никого не пущать, - дед пытался ходить перед патрулём стройно, как на параде, но у него это получалось плохо. Он честно нёс службу у дверей одного здания.

- Где твой командир?

- На крыше...

- Гвардейцы?

^{- Да}.

Патрульные, рыжий дядька и молодой прыщавый длинный парень переглянулись. «Почта у третьей роты?» «Нет. Она вчера дежурила». «Значит, у первой. Там Коломиец».

- Да-да. Коломиец... - дед кивал головой.

- Ну вот. Передай ему, что девчонку оставил Ефремов из второй роты...

Валентина в каморке деда-вахтера взглянула на себя в зеркало и в свете свечи ругнулась на ту, которая была отражением: «Как бродяжка какая-то. Ё-моё. Родня не узнает...». Пока в литровой алюминиевой кружке дед кипятил воду, Валя сбегала в туалет. Но воду уже отключили по всему городу. Она умылась водой из питьевого бака в коридоре и уже расчёсываясь, расспрашивала деда.