BLOGS

- Точно не знаю, - пожала Ольга плечами. Она смотрела на Игоря так, будто извинялась за то, что она не знает, за то, что она вообще была с Мишкой, а теперь не знает, как быть и что делать с этой страницей своей жизни.

...Не спала... Я, кажется, сплю, сплю... Нет, я жду своего короля, который вчера так часто выпадал в карты. Бред какой-то. Валя вздрогнула и проснулась. Не поднимая головы, она ещё секунду приходила в себя и не могла отделить сон от яви и каморку деда-сторожа от мысли, что у неё уже нет ничего своего. Ничего, кроме Игоря. А Игорь будто из сна вынырнул.

- Игорь! - Он стоял позади неё, протянув руку, чтобы тронуть за плечо.

Она встала прямо перед ним. руки быстро побежали - плечи, щеки, оторванный клапан куртки... Глаза. «Игорь!» - она прильнула так, будто хотела ворваться в его грудь через спрятанный где-то там, под одеждой, нательный серебряный крестик.

Она целовала этот крестик прошлой ночью и просила у Бога прощенья за то, что гадала, за все грехи трефового короля, за ненормальную ночь и за своё бесстыдство, которое она не хотела знать как бесстыдство. «Он как призрак. А до призрака можно докричаться только ненормальными словами и совсем-совсем непривычными для себя поступками. Дура я, Господи. Не слушай меня. Пожалуйста, не слушай. Пусть только он будет, Господи!»

Игорь обнял худенькие дрожащие плечи и, кажется, только сейчас понял, что это маленькое солнце, проснувшееся под его рукой, уже живёт в сердце. И было бы убито вместе с ним, а он мог даже не знать этого.

Они оставили вахтёра, патрульных и ушли. Валя точно знала, куда им теперь идти. Она знала, что только в доме у малознакомой тёщи дружка Игоря они смогут сегодня скрыться от дождя, от войны, от кошмарных снов и не менее кошмарного татаканья пулемётов на плотине. «Дук-дук-дук... Дук-дук-дук» - пулемёт, как хронометр, резал ночь интервалами очередей. Далёкий пулемётчик в пограничном состоянии психики расстреливал ночь. Это было какое-то монотонное суточное безумие. «Дук-дук-дук... Дук-дук-дук».

Под это «дудуканье» они целовались.

- Ты горький. Ты дикий... Игорь, мы все сошли с ума. Мы отменяем жизнь. Свою, нашу, общую жизнь. ...И после каждого выстрела уже нельзя жить как жил до этого. Мы, как игроки и игрушки одновременно, - она задыхалась и от поцелуев, и от слёз.

- Молчи. Ничего не говори, - Игорь вздрогнул. Взгляд его ушёл сквозь Валентину. Он горел. Он задыхался от поднявшейся температуры и дикой жажды. Навязчиво мелькал в голове подорвавшийся на мине боец. Там, в сознании, ломало, как радиоуправляемую игрушку, бойца и ломало сам ум, уставший под адскими дозами адреналина.

- Ты не думай, - Валя осеклась, - ты сейчас ни о чем не думай. Прости меня. Пойдём... Пойдём... Как зовут тёщу твоего дружка? Того, усатого... Она даст вина. Ты хочешь вина?

Мария Николаевна отворила дверь сразу, как только они постучали. Раздетая, растрёпанная, она прижимала к себе худенькую белёсую девчонку лет шести. Она сейчас совсем не была похожа на лихую тётку, которую ещё вечером видела Валентина. По лицу Марии Николаевны они прочитали, что и здесь, в этом доме, тоже что-то произошло.

- Генка живой. Кума его убило. Гена поехал забирать с Кошницы, - Мария Николаевна покачала головой. - День какой страшный. Столько людей побило... Куда ни приду - везде бабы кричат...

Мария Николаевна, женщина, в общем-то, дерзкая, с ехидцей, сейчас стояла уставшая и прямая. Синие её глаза, посеревшие от усталости и горя, которые, как дождь и мрак, висят на улицах города, смотрела на парня и девушку без осуждения. Хотя и она, и Валентина знали, что две недели назад такое вот ночное шараханье с парнем вызвало бы в их провинциальном городке пересуды и ярлыки на всю оставшуюся жизнь.

Война всё спишет? Ничего она не спишет. Она просто предъявляет такой счёт, от которого задыхается нормальное человеческое сердце. Но сердце жаждет и верит любви.

Ели молча, пили тоже молча. Говорила Мария Николаевна.

- Дочка-то у Валеры, у кума, маленькая. Жена такая интеллигентная, - мягкое южнорусское «гэ» в слове «интеллигентная» как-то приближало ту незнакомую женщину, у которой сегодня убили мужа и которая, наверное, сейчас сидит над постелью девочки и ждёт, когда привезут молодого отца. И, наверное, она боится увидеть его тело, потому что сегодня ду-боссарские женщины насмотрелись на тела, которые выносят из боя чёрные, уставшие до смерти мужчины, как они просят пить, курить и зачем-то произносят загадочные слова: «Если можно, запомни моё имя... запомни на всякий случай...»

Свет от керосиновой лампы плясал по лицам и жутковато дёргал тени на стенах. Эти тени раздваивались, растраивались, словно за столом сидело много людей. Игорь медленномедленно курил. Раздетая, босая, в чужой большой ночнушке, Валентина пришлёпала на кухню. Обняла Игоря крепко, прижалась к продымлённой и вонючей от пота тельняшке.

- Грязный, как поросёнок, - она гладила полосатый живот. -Поцелуй меня, а? Только не больно поцелуй...