Это из моего рассказа «Восемнадцать часов». Я встретился с этими мужиками шестнадцать лет спустя в Дубоссарах. Бичи. Спились страшно. Я купил им макарон, сыра, полведра вина. Но говорить было не о чем... Они не помнили меня, и я, честно говоря, если б не помощь моего командира Володи Ефремова, в жизнь бы их не узнал и не нашёл. И вот нашли... Они несли о войне просто какую-то «пургу», в изуродованных алкоголем мозгах крутились какие-то невероятные картинки, скорее из кино, увиденного по ТВ, чем из того, что они сами реально пережили и сделали. Я вспомнил себя в том, 1992 году... тоже пил, как собака. И тоже нёс ахинею: коктейль из того, что в реале, с тем, что услышал, с тем, что увидел в похожих сценах фильмов... Как будто реала было мало. Почему так?
Потому что душа пытается понять себя, оправдать себя. Она ж видит свои желания. Ты в реале бежал и стрелял, а душа орала от страха, и ей уже тогда до онемения было жалко того, в которого стрелял, и даже деревья, и даже просто бестолковый сумасшедший день, который потрачен на дерьмо. А он - этот день - может быть, последний в твоей жизни... Тебе кажется, что в реале ты и выглядел таким ничтожным, пугающимся, слезливым, сентиментальным и почти... ну как это - почти «умирающий лебедь». На самом деле, ты выглядел остервеневшей лютой сволочью, безумной от ненависти...
...БТРы обошли нас. С дальней дистанции казаки заставили цепь молдаван-румын залечь. Но из-под огня с обеих сторон не могли выскочить ни я, ни оба истекающие кровью мужика. Один из них был уже неходячий. И вот в низину к нам заваливаются эти - залёгшие в цепи наверху (кто знает ландшафты Приднестровья, тот понимает, как там). Мне легче - мне есть из чего стрелять - я бью во всё, что шевелится и что перестаёт шевелиться. (Заметим: я не сказал, что я убил кого-то или даже ранил. Я заставил не шевелиться и не «грызть» нас огнём.) И тишина. И сиди себе - дай тем, кто наверху, разобраться друг с другом... Но нет - тот, что «неходячий», сипит нам: «Смотри, б..., БТРы на казаков разворачиваются... Надо их...» И он... ползёт с бутылками-зажигалками на БТРы. И мы с ним. И уже бьют по нам вообще со всех сторон, в том числе и ни хрена не понимающие казаки: где чужие и «что за чучела вылезли из оврага?» И мужики (грязные, неходячие, некрутые, вчерашние трактористы какие-нибудь или колхозники) поджигают оба БТРа!!! ...И мы не помним ничего, кроме того, что сидим и плачем все. И нам дают коньяк прямо из бутылки в этом грёбаном красном овраге, и какой-то злой офицер вызывает у нас дикое раздражение, такое дикое, что даже не совсем вменяемые казаки начинают успокаивать и меня, и того офицера. И хочется пульнуть в него или... в себя, потому что нервы просто лопаются. А если разобраться, то откуда во мне этот перенос раздражения на офицера? Он-то здесь при чём? Может, он сам только что выскочил из заварухи. «Неходячий», но, как оказалось, хорошо ползающий мужик потерял сознание и... короче, из-под него пошло всё это... На меня напал страх. Не сразу, а когда казаки позвали посмотреть убитых у сожжённых БТРов... Жутковатый страх. Несочетаемое. В самом страхе было что-то нездоровое...
...Два алкоголика зато «вспоминают» меня по другой истории - совершенно приукрашенной - о том, как якобы снайпер попадал в меня несколько раз и пули не брали... Попадал. Но один раз, и пуля не взяла совсем по странной причине. Но это другая история...
Мы не крутые, мы почти лохи... Ну и что? Пилюлей-то мы им вломили. И землю свою отстояли (заметьте - не пишу «русскую», а нашу - землю народа, который хотел жить по-своему, -Приднестровье: и молдаване, и украинцы, и болгары, и русские). На бетонных блоках у Дубоссарской плотины красной краской наши бойцы написали «неправильный» лозунг: «Х... вам, а не Приднестровье!» И баста. И ничего, что мы плакали, обсирались от боли, пили водку до «снесения мозгов»... Мы не крутые... Но попробуйте сделать вид, что нас нет.
2011 год
ФУГАС
Он маленький. Смотрит радостно, а весь напряжён, как загнанный собаками кот. Максимка, Макс с нашего двора - это комок жил и мышц. К тому же он сегодня изрядно пьян. Его и трезвым-то трудно понять, заикается сильно, а пьяным так и вовсе невозможно.
- Григорюшка!!! - это он мне. - Григорюшка! Как я рад тебя видеть!!!
Это он сказал не заикаясь. Дальше слова Максимом произносятся мучительно и медленно. Даже не слова, а слоги, каждый из которых исковеркан. Чтобы не испытывать терпение читателей, мне придётся дать речь Максима в своём переводе. Он приехал в отпуск из Таджикистана, где служит в 201й мотострелковой бригаде. Есть такая бригада - она уже лет пятнадцать между войной и миром, между Афганистаном и Таджикистаном, между СССР и РФ. А ко мне Максим пришёл потому, что ему надо кое-что обязательно сказать. И ещё он хочет со мной выпить. чуть-чуть лукавит - знает, что я уже давно не пью, а может, и не лукавит, хочет посидеть со мной и спокойно поговорить, остальное так, попутно, не задумываясь.