- Как вы думаете, сегодня сменят людей на заводе? А на плотине? Они же там, наверное, после такой драки совсем без ничего остались.
Дед засыпал в кипяток скупую пригоршню чая с какими-то добавками. Летний домашний запах наполнил комнату.
- Тебя как зовут, детка? Валя... Валя, значит. Меня Антон Фёдорович. Я тебе, детка, скажу. Хоть сменят, хоть не сменят, ты до утра всё равно никуда не пойдёшь. Поэтому попей-ка ча-ёчку, согрейся. У меня вот кусочек сала есть, луковица, вино.
В окна порыв ветра бросил капли дождя. Где-то на плотине с интервалом в полторы-две минуты татакал пулемёт, иногда стрельба пулемётов и автоматов сливалась в один рокот, похожий на такой, когда дождь превращается в град.
Девушка уснула прямо за столом. Антон Фёдорович накинул ей на плечи свою телогрейку. Раскурил короткий бычок сигареты и что-то про себя шептал. Будто спорил и объяснял серьёзные вещи невидимому, непонятливому и жестокому человеку.
Игоря фотографировал пожилой фотокорреспондент. «Он из «Останкино. Фотограф», - пояснили Игорю.
- А меня-то зачем фотографировать? Да ещё и в белых перчатках... - об этих перчатках уже ходили анекдоты. Дескать, воюет тут один с чистыми руками и в белых перчатках. Они, конечно, давно уже перестали быть белыми. Их даже серыми назвать было трудно. Но на фото они ж всё равно выйдут светлыми.
- Да ты не бойся. Это не в газету. Он какой-то фотохудожник. Ему типы нужны.
- А я, значит, тип?
- Тип. Типчик натуральный...
Фотохудожник, человек с печальными-печальными глазами и бородой седой острой, как у кардинала Ришелье, извиняющимся тоном просил:
- Мужчина, я вас ни о чём не прошу и мучить вас не буду. Единственная просьба - всё, что вы делаете, делайте, пожалуйста, медленно. Чтобы я успевал поймать свет...
Игорю, как, впрочем, и всем остальным, было непонятно -что значит «поймать свет». По большому счёту, в данный момент им было наплевать на «свет», на то, куда их фотографируют, и вообще, они водку закусывали луком и яблоками. И она не жгла горло.
Сдавали оружие. четверо вернувшихся из Коржево сдали тридцать шесть автоматов, несколько бронежилетов и документы. В том числе документы неизвестных людей...
Фотограф, кажется, всё понимал. У него было такое лицо, будто он фотографировал не живых людей, а каких-то уродов, на которых нужно смотреть из приличия. Но смотреть им в глаза он не мог.
- На Тирасполь много людей отправили? - сипло спросил Игорь. - И вообще, много сегодня?
- Много, - дежурный не поднимал лица. - Много. Но на Тирасполь мало... Там на Кошнице сегодня тоже было жарко. И на Ташлыке что творится, пока тоже не знаю... Выехали на Красные Окна...
...Орудие танка выстрелило, казалось, прямо в лицо. Игорь упал, а когда пополз, то два подряд взрыва снова ударили в голову речной галькой. Он ничего не слышал и не знал, куда ползёт. Кажется, он стрелял вдоль улицы в сторону подъёма от реки, кажется, стрелял и по людям, выскакивающим из-под подожжённого казаками танка. Приходить в себя он начал тогда, когда шагах в пятидесяти от него в саду подорвался на мине парень. Он страшно кричал и бился об землю, как брошенная радиоуправляемая игрушка.
За садом, на небольшом подъёме в гору, казались близкими и спасительными бетонные стены завода. Но и это небольшое пространство кипело, простреливаемое и с флангов, и в спину. Игорь, за которого думала теперь каждая клетка его тела, удивлённо наблюдал за собой будто со стороны. Он слушал. Только слушал и спешил услышать пространство, в котором кое-где остались капельки жизни. Всё остальное умерло.
Во дворе Игорь закинул автомат за спину и достал гранаты. Патронов больше не было.
- А-а-а-а, - орал кто-то впереди.
- А-а-а-а, - орали сзади.
В подвал заходили и заходили люди.
- Кто сдал оружие, уматывайте отсюда. чё расселись? Вон в милиции можете перекусить - и геть в свои расположения.
На выходе Игорь столкнулся с казачьим есаулом.
- Слушай, брат, у вас такой лохматый казак был, то ли хромой... В общем, у него с ногой...
- Убит. Вчера брата его убили, сегодня его самого. Вместе, как приехали, так, блин, щас домой и поедут. Там на улице его подружка стоит...
«Ольга!» - Игорь выскочил из подвала и увидел её сразу. Она стояла с женщинами, те говорили что-то, а Ольга молчала. Под дождём, на ветру, фигура этой толстушки весёлой, добродушной девки, выглядела старчески измождённой и поникшей.
- Оля! - позвал её Игорь. Она обернулась, узнала его, что-то коротко сказала женщинам и подошла.
- Живой? А Мишку убили.
- Я уже знаю, - Игорь теперь вспомнил: казака звали Мишкой.
В пятом часу утра, когда два гаубичных снаряда попали в общежитие, и они, полураздетые, выпрыгивали в окна на козырёк подъезда, хромой Мишка, помнится, чертыхался. Он забыл в комнате свой тесак.
- Как убило? Где? - Игорь спросил не от любопытства. Наверное, это язык делал жалкую попытку оторваться от дикого хаоса уходящего дня.