— Нет, — сказал он. — У меня нет желания что–либо есть. Я все это терпеть уже больше не могу, Моше. Выберите меня. Если брошусь на проволоку, никому не будет от этого никакой пользы… А вот если вы назовете коменданту меня, то я своей смертью спасу вас, и, значит, моя смерть не будет напрасной.
— А может, никого из нас и не будут расстреливать. Может…
— Послушай меня…
Ян не смог договорить: сильный приступ кашля заставил все его тело затрястись. Со стороны казалось, что он вот–вот умрет. Моше и Берковиц с удрученным видом смотрели на него. Приступ кашля, однако, вскоре закончился, и Ян снова стал дышать спокойно и ритмично. Из его легких при этом слышалось слабое похрипывание.
— Мне пятьдесят шесть лет, — снова заговорил он. — Возможно, где–нибудь там, за пределами лагеря, я еще мог бы на что–то сгодиться. Я мог бы работать, заботиться о своей семье, думать о будущем. А здесь, в лагере, я в свои пятьдесят шесть уже обречен. Здесь мне как будто уже целых сто… Я уже больше не могу.
Он опять закашлялся.
— Мы все понимаем, что только самые молодые смогут все это выдержать. Послушай меня, Моше, и передай всем остальным. Позовите коменданта и скажите ему, что вы выбрали меня. Думаю, с этим будут согласны все.
Усилия, которые ему приходилось прилагать для того, чтобы произносить слова, окончательно его истощили. Его взгляд потух, и он, растянувшись на одеяле, замер.
Моше посмотрел на Берковица.
— Что скажешь? — шепотом спросил он.
— Это ужасно. Но… но он прав. Восемь к одному — это неплохое соотношение.
Они вдвоем вернулись к столу, освещенному тусклым светом лампочки.
— Как он там? — спросил Яцек.
— Плохо, — ответил Моше. — Он долго не протянет. Он говорит, что… что мы должны выбрать его.
Берковиц не стал ничего добавлять к этим словам. Моше знал, какие чувства сейчас испытывают остальные: с одной стороны, отчаяние оттого, что придется поступить так безжалостно, а с другой стороны — облегчение, граничащее с эйфорией.
— Ну конечно! — Алексей был единственным, кто в данной ситуации стал открыто выражать радость. — Он ведь уже очень старый. Он — «мусульманин», у которого нет никаких шансов выжить… Днем больше, днем меньше — какая разница?
Алексей этими своими словами озвучил то, о чем думали все.
— Ну все, решено! Давайте позовем обершарфюрера!
У остальных не хватало мужества на то, чтобы что–то сказать или, тем более, что–то предпринять. Один лишь Отто продолжал ходить — взад–вперед, взад–вперед — между тусклой лампочкой и окном.
— Чем ты занят? — вдруг спросил Моше, обращаясь к «красному треугольнику».
— Что?
— Отто, чем ты сейчас занят? Ты уже минут десять ходишь туда–сюда по помещению. Что означают эти твои хождения?
— Ничего. Я просто нервничаю. Мне необходимо каким–то образом снимать напряжение.
— Может быть, и так… — Моше стал неторопливо приближаться к Отто. — А может, и нет.
Моше встал рядом с «красным треугольником». Тот, встревожившись, смотрел на Моше пристальным взглядом.
— Казалось бы, ничем не примечательная деталь: человек расхаживает туда–сюда, туда–сюда. Что в этом странного? — Моше обвел взглядом остальных заключенных. — Но если вы постараетесь взглянуть на данную ситуацию в целом, то что вы увидите? Представьте себе концлагерь, полностью погрузившийся в темноту — ну, если не считать прожекторов на караульных вышках. Единственное освещенное окно в этом лагере — вот это. Для всех других колокол уже прозвонил. А здесь, за нашим освещенным окном, мелькает туда–сюда темная тень. Однако мелькает она не так…
Моше несколько раз прошелся туда–сюда перед окном с равномерной скоростью.
— …а вот так.
Моше прошелся перед окном так, как перед ним только что ходил Отто: два шага, остановка, три шага, остановка, шаг, остановка…
— Ну а теперь, если вы соедините эту деталь с ситуацией в целом, что получится?
Моше посмотрел на остальных заключенных, слушавших его молча.
— Кое–кто передает кому–то какие–то сигналы, — ледяным тоном произнес Яцек.
Все настороженно посмотрели на него.
— Именно, — кивнул Моше. — Кое–кто передает сигналы. Я не удивлюсь, если это окажется азбукой Морзе — ну, или чем–то в этом роде.
Отто побледнел.
— Вы рехнулись. Как вы могли вообразить, что…
Моше встал лицом к лицу к Отто. Ростом Моше «красному треугольнику» не уступал, но вот статью еврей не вышел. Тем не менее Моше чувствовал, что в данный момент сила на его стороне.
— Мы ничего не воображаем, Отто. Мы наблюдаем и делаем выводы. Давай–ка скажи нам, кто там, снаружи, ждет твоих сигналов?
Отто попытался было ответить на данное обвинение иронической улыбкой, однако вместо нее на его лице появилась лишь неестественная гримаса.
— Вы рехнулись… С какой стати я должен был бы передавать сигналы наружу? Чушь какая–то!
— Возможно, там, снаружи, твоих сигналов ждет какой–нибудь эсэсовец, который затем побежит сообщить о них коменданту. В лагере полно доносчиков, разве нет? Возможно, вся эта возня по поводу побега — всего лишь грандиозный спектакль. Возможно, комендант собрал нас здесь, в этом бараке, потому что ему захотелось выяснить нечто совсем иное…
— Вы забываете, что я…