Блок 11. Выхода нет

— Хорошо, очень хорошо… А теперь давайте–ка посмотрим, кто оказался здесь, в этом бараке… «Красный треугольник», подозреваемый в том, что он предатель, еврей–торгаш, предавший лучшего друга, набожный еврей, не позволивший своей дочери спастись и тем самым толкнувший жену в объятия своего приятеля, гомосексуалист, с которым имели интимную близость многие Prominenten и который получал от них за это различные поблажки, богатый еврей–финансист, до недавнего времени имевший деловые отношения с нацистами, старый еврей, который уже вот–вот умрет…

— Не забудь про уголовника–поляка, который выслуживается перед эсэсовцами, и его помощника, который даже здесь, в этом бараке, и то уже пытался избивать других заключенных, — сказал Моше. — Получается, что подходящих кандидатов на расстрел у нас тут более чем предостаточно.

— Подождите–ка, — вмешался Берковиц. — Вы упомянули восемь человек, а нас здесь — девять. Вы забыли про него, — Берковиц кивнул в сторону блондинчика.

— И то верно, — сказал Яцек. — Думаю, уже пришло время разобраться, кто он вообще такой. Сейчас, возможно, выяснится, что в нашей компании есть и вполне приличные люди.

Они подошли к блондинчику, по–прежнему хранившему молчание, но так и не успели задать ему ни одного вопроса: дверь барака снова отворилась.

8 часов вечера

Обершарфюрер застыл, широко расставив ноги, посреди входа в прачечную.

— Комендант хочет знать, выбрали ли вы кого–нибудь, — сказал он.

— Он дал нам время до завтрашнего утра, — ответил Берковиц. — А сейчас… который сейчас час?

— Восемь.

— Почему же нам не принесли похлебку? Мы не ели ничего с сегодняшнего утра…

— Направьте по этому поводу официальную жалобу по форме WH–114. Заполните соответствующий формуляр. Его должен взять у вас соответствующий Blockältester, а у него — Lagerältester.

Обершарфюрер, довольный своей шуткой, рассмеялся.

— Похлебку вы рано или поздно получите, — сказал затем он. — А сейчас нам нужно заняться кое–чем иным.

Он обернулся и подал какой–то знак солдатам, стоявшим снаружи барака.

Häftlinge — все девять — затаили дыхание.

В просвете двери появилась ладонь — ладонь с тонкими, хрупкими, почти прозрачными пальцами. Мгновением позже стала видна вся рука — рука в полосатом рукаве. Затем…

В барак зашла женщина.

Сделав несколько шагов, она нерешительно остановилась: ее ослепил свет лампочки. Моше и Элиас побледнели.

— Мириам, — позвал Моше.

Элиас ничего сказать не решился. Нижняя челюсть у него дрожала.

Женщина стояла молча. Она была одета в слишком большую для нее полосатую униформу, более чем наполовину скрывавшую худющие ладони и ступни. Волосы ее были коротко подстрижены и топорщились неровными клочьями. Машинка парикмахера, как обычно, поработала кое–как. Под глазами у женщины виднелись темные круги, щеки запали, а глаза во ввалившихся глазных впадинах сильно выдавались вперед. Лишь легкое подрагивание век выдавало ее волнение.

— Прекрасно, прекрасно, — усмехнулся обершарфюрер. — Вы, я вижу, друг с другом знакомы. Значит, вам будет весело. Инструкции запрещают держать мужчин и женщин вместе, но на этот раз мы сделаем исключение. Если вам это не понравилось, напишите жалобу по форме КК–206.

Не проронив больше ни звука, он повернулся, покинул барак и закрыл за собой дверь. Häftlinge остались одни. Их опять стало десять.

— Мириам, — снова позвал женщину Моше, делая шаг по направлению к ней.

Мгновением позже шаг к ней сделал и Элиас, однако, осознав, что Моше его уже опередил, он резко повернулся, отошел в сторону и уставился на стену, пытаясь казаться равнодушным.

— Мириам… — повторил Моше, подходя к женщине. Та ему ничего не ответила.

Лицо Алексея расплылось в ухмылке.

— Ух ты! — сказал он. — Похоже, к нам сюда прибыла лагерная потаскушка.

Пауль, все это время хранивший молчание, вдруг с рассвирепевшим видом рявкнул:

— Ruhe, Schwein![58]

Подскочив к Алексею, он ткнул ему пальцем в грудь и сказал:

— Я займаю посаду в германському управлінні. Якщо доторкнешся до цієї жінки ще раз, я зроблю так, що ти згориш у крематорії. Зрозумів?[59]

Алексей, побледнев, испуганно закрыл рот. Присущая ему наглость тут же куда–то улетучилась. Так ничего и не ответив, он опустил взгляд и уставился в пол. Остальные заключенные ошеломленно смотрели на эту сцену, не понимая, что происходит.

— Что он тебе сказал? — спросил у Алексея Яцек.

Его помощник ничего не ответил хозяину.

Моше тем временем подошел почти вплотную к Мириам и протянул было руку, чтобы легонько погладить ее по голове, однако не успел ее коснуться, как она резко отбила ладонью его руку в сторону.

— Не трогай меня!

— Мириам, ты не знаешь… Мы…

— Все я знаю. Herr Oberscharführer мне все разъяснил. Мы должны выбрать одного из нас до завтрашнего утра.

— Об этом и идет речь. Мы…

— Делайте, что хотите, — перебила его Мириам. — Мне на это наплевать. Мне уже вообще на все наплевать, разве ты не понимаешь?

Обойдя быстрыми шагами Моше, она раздвинула развешенную на веревках одежду и ушла в темную часть барака. Моше направился было вслед, но ему вдруг преградил путь Элиас.