Блок 11. Выхода нет

— А он и так самый сильный, Феликс. Король ведь это не только тот, кто участвует в сражении, чтобы командовать солдатами. Король играет гораздо бóльшую роль. Он — идеал, за который все сражаются. Он — святой Грааль, высшая цель, истинный смысл любой войны. Он не человек и не обычная шахматная фигура, он нечто гораздо более важное. Он то, ради чего мы вступаем в сражение.

Брайтнер бросил взгляд через окно наружу — на погрузившийся в темноту лагерь, — словно бы ища там подтверждения только что произнесенным им словам. Однако единственное, что он увидел, — это прожекторы на караульных вышках. Переведя затем взгляд обратно на шахматную доску, он поставил короля на место.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Думаю, мы можем начинать.

— Итак, что скажете? — не унимался Яцек.

— Делайте, что хотите. Меня это не касается, — сказал Отто.

— То есть как это? Почему тебя это не касается? — удивился капо.

«Красный треугольник», ничего ему не ответив, повернулся к остальным.

— Я имею слишком важное значение для того плана, который мы разработали. Я должен выжить. Не ради самого себя, а ради будущего, ради всех нас.

Стало очень тихо.

— Об этом мы, возможно, подумаем потом, — несколько секунд спустя сказал Берковиц. — Относительно тебя у нас имеется много сомнений, нам еще предстоит многое обсудить. Однако если принять в расчет все и вся, то у меня прямо сейчас возникает вопрос: а почему бы нам не выбрать Алексея? Мы все знаем, кто он. Нам всем приходилось терпеть от него побои.

— Ничего у вас не выйдет, — громко заявил Алексей. Достав из–под своей куртки нож, он выставил его вперед и оскалил зубы. — Первому, кто попытается ко мне подойти, я перережу глотку. Ко мне или к нему, — Алексей показал на Яцека, и на этот раз капо его урезонивать не стал.

Тут в разговор вмешался Элиас.

— А вот у меня нет никаких сомнений, — сказал он дрожащим голосом. — Я рассказал вам, что произошло с нами — со мной и с Мириам. Возможно, мой рассказ вам был неинтересен. Теперь давайте поговорим о лагере. Про то, что происходит в лагере, вы все прекрасно знаете. И вам прекрасно известно, что Моше ежедневно якшается с нацистами. Он не испытывает к ним ненависти — он проворачивает с ними какие–то делишки, заключает сделки. Вполне возможно, что объектом этих сделок являемся и мы. Я не знаю, каким образом он умудряется уносить из «Канады» всякую всячину — часы, драгоценности, граппу[60], сигары… Он покупает себе столько хлеба и похлебки, сколько захочет. Он покупает даже маргарин! Я не удивлюсь, если эсэсовцы иногда позволяли ему заходить и в блок 29. Тебе нравятся польки, да, Моше?.. Такой человек, как он, способен на все, и вы об этом знаете. Я ему не доверяю.

Моше покачал головой.

— Да, я проворачиваю кое–какие дела с немцами, это верно, — сказал он, глядя поочередно прямо в глаза каждому из смотрящих на него заключенных. — В Варшаве я был агентом по продаже недвижимости и поэтому привык общаться с самыми разными людьми. В моем ремесле мне пришлось научиться разбираться в людях: быстро улавливать, какого типа эти люди, чего они хотят, что им нравится и что не нравится. Иногда они и сами этого не знали, и мне надлежало уметь им подсказывать. Я обладал способностью представить все так, как будто я предлагаю им как раз то, чего они и сами хотели. Поэтому мне удавалось заключать очень выгодные сделки. И в этом нет ничего странного.

Моше медленно обошел вокруг стола.

— Немцы хорошо умеют воевать, а вот с коммерцией они справляются похуже, — продолжал он. — Коммерческими сделками умеют успешно заниматься такие, как я, и такие, как он, — Моше показал на Берковица. — Даже здесь, в концлагере, я ежедневно заключаю различные сделки. Однако этими своими действиями я пытаюсь достичь того же самого, чего пытаетесь достичь и все вы, — я пытаюсь остаться в живых.

Он дошел до того места, с которого начал обходить стол, и остановился.

— Что в этом плохого? Может, я должен не вступать с врагом вообще ни в какие контакты? Я должен предпочесть смерть, чтобы сохранить — как это называется? — свое достоинство?..

Никто ему ничего не ответил.

— Может, вы думаете, что если бы я не проворачивал никаких дел с нацистами — чтобы раздобыть хлеба, хорошей похлебки или сигарет, — то русские уже нагрянули бы сюда и нас бы освободили? Вы думаете, что если бы я не таскал различные ценные предметы из «Канады», то Берлин бы уже пал? И, по–вашему, я не был бы уже мертв?.. Меня уже давно запихнули бы в газовую камеру, а затем сожгли бы труп в крематории. Ну и что с того, что местные эсэсовцы присвоили благодаря мне несколько золотых часов?..

Элиас, слушавший этот монолог с негодующим выражением лица, не выдержал и перебил Моше:

— …взятых у того, кого убили — не забывай об этом! Взятых у тех, кто ушел в мир иной! Взятых у женщин, которые выходили из вагонов на железнодорожной платформе концлагеря, не зная, что их здесь ждет!