Блок 11. Выхода нет

— Конца войны… Ты и в самом деле веришь, что мы сможем его дождаться? Ты думаешь, что, когда русские будут уже совсем близко, немцы просто возьмут и уйдут, а нас оставят здесь в качестве подарка русским по поводу их благополучного прибытия? Ну и наивный же ты!.. Никто из нас не выйдет отсюда живым, потому что мы знаем, что здесь происходило. Гиммлер истребит нас всех до одного и затем станет заявлять перед всем миром, что мы умерли от сыпного тифа. Эсэсовцы разрушат газовые камеры и крематории и скажут, что здесь ничего ужасного не происходило. Скажут, что здесь был обычный лагерь для военнопленных — не более того. И наверняка найдутся те, кто им поверит. «Миллионы уничтоженных евреев? А какие вы можете предъявить доказательства?»

— Подумай, Берковиц. Даже если нам удастся благополучно пережить эту ночь и выбраться из этого барака, мы не доживем не только до прихода русских, но даже и до следующей зимы. Сюда прибудут целые толпы из Венгрии, опять начнутся селекции… И тогда ты с твоими очками уж точно не сможешь отвертеться.

Берковиц помрачнел.

— Да, не смогу.

— Тогда почему бы не попробовать? По крайней мере твоим деньгам найдется хоть какое–то применение.

Берковиц покачал головой.

— Для меня уже все кончено. Деньги мне отсюда выбраться не помогут. Однако я могу посодействовать тому, чтобы сюда не попали другие.

— Не понимаю…

— Ты слышал, что недавно говорил Элиас? В Венгрии готовятся крупномасштабные депортации — точно такие же, какие были у нас, в Польше.

— Ты не сможешь заплатить за спасение целого миллиона евреев.

— Зато я смогу при помощи денег убедить кое–кого вмешаться.

Яцек фыркнул.

— Не тешь себя иллюзиями, как вот он… — Яцек показал на Отто. — Или как они… — Он показал на Пауля и Элиаса. — Мы с тобой во многом похожи. Среди этих людей только мы с тобой на самих себе испытали, что такое нищета…

— Откуда тебе известно, что я прошел через нищету?

— У человека не может быть такой хватки и такой хитрости, какая есть у тебя или какая есть у меня, если он не прошел через настоящую нищету… Наша сила заключается в том, что мы научились думать лишь о самих себе. Только таким способом можно выжить здесь, в концлагере.

— Я тоже так рассуждал… до этой ночи. А теперь взгляни на меня: как я ни хитрил, а все равно угодил в эту ловушку. Моя жена и моя дочь находятся в безопасности в Лозанне — я, к счастью, все же принял кое–какие меры предосторожности. Сегодня ночью я понял, что если пытаться спасти только одного себя, то пойдешь на дно вместе со всеми остальными.

Яцек вытянулся на одеяле. Он уже так ослабел, что у него даже кружилась голова. Внутреннее пространство барака вокруг него, как ему показалось, начало покачиваться, и он закрыл глаза. Берковиц тоже сомкнул веки, сняв очки и аккуратно положив их рядом с собой на пол.

— Смотри, — сказал Иржи Мириам, лежавшей рядом с ним и обхватившей его рукой за плечи, как будто он был ее ребенком. — Яцек и Берковиц, наверное, что–то замышляют. Эти двое внушают мне страх.

Мириам, даже не открыв глаз, пожала плечами.

— Не переживай, они не могут причинить тебе никакого вреда, — сказала она. — Они еще больше напуганы, чем мы.

Они полежали некоторое время молча, слушая дыхание друг друга.

— Мириам…

— Что?

— А что чувствуешь, когда рожаешь ребенка?

Мириам приоткрыла глаза и посмотрела на Иржи.

— Меня интересует, какие ощущения при этом испытываешь, — продолжал говорить Иржи. — Понимаешь, мне всегда хотелось родить ребенка. Ребенок… Маленький человечек, которого ты произвел на белый свет и которого без тебя никогда бы не существовало… Это почти то же самое, что быть Богом, сотворившим человека, разве не так?

Мириам улыбнулась. Это была ее первая улыбка с того момента, как исчезла Ида.

— Мне такая мысль никогда и в голову не приходила.

— Понимаешь, мне всегда нравились мужчины. Еще с детства. В бане я украдкой разглядывал своих приятелей. Не знаю почему… Мои ближайшие родственники были вполне нормальными. Когда мой отец узнал, что я запираюсь на чердаке с мальчиком, жившим этажом ниже, он меня хорошенько выпорол. Но я на него за это не злился. Я понимал, почему он это сделал: он желал мне добра. Думаю, он подобным способом пытался мне это продемонстрировать.

Мириам обняла Иржи еще крепче.