Блок 11. Выхода нет

— Ох уж мне эти немцы… Впрочем, если начать сравнивать Гитлера и Сталина, то я даже не знаю, кто из них хуже. Русские еще не закончили войну с нацистами, а уже нарываются на конфликт… А как хорошо жилось раньше! Ты помнишь, какой была Варшава до войны? Эх, красавица Варшава… Боюсь, что она очень сильно изменится.

— Будущего боится только тот, у кого совесть нечиста.

— Ты прав, Элиас. Моя совесть нечиста. Да она никогда и не была чистой… Знаешь, а я ведь тебя ненавидел.

Элиас, очень удивившись, уставился на Моше.

— Ты… ненавидел меня?

— Да. За то, как ты поступил с Идой. Я считал, что ты не имел права так поступать. Жертвовать ребенком не имеет права даже его родитель. Не имел такого права и ты.

Элиас ошеломленно смотрел на Моше.

— И Мириам я тоже ненавидел, — продолжал Моше. — Не любовь подтолкнула нас с ней друг к другу, а ненависть. Мы хотели тебя наказать и сделали это самым болезненным способом.

Элиас прилег на пол, положив голову на расстеленное одеяло, и закрыл глаза.

— Мне жаль, что так получилось, — сказал Моше. — Однако тогда, в гетто, я был уверен, что поступаю правильно.

Они оба минуту–другую помолчали.

— А сейчас? — спросил затем Элиас.

— Сейчас я еще больше убежден в том, что никто не имеет права жертвовать жизнью другого человека. Ни при каких обстоятельствах.

Элиас вздохнул.

— Да, жизнью другого человека жертвовать нельзя, — сказал он, не глядя на Моше. — Теперь это понял и я. Поэтому я не собираюсь участвовать в этом абсурдном выборе того, кого отправят на расстрел. Ты согрешил передо мной, и я не могу тебя простить. Но ты открыл мне глаза. Я заслуживал суровой кары. Возможно, Бог выбрал ее для меня именно такой.

— Бог не имеет к этому никакого отношения, Элиас.

— Бог всегда имеет отношение ко всему. Даже сейчас, когда он, казалось бы, совсем о нас забыл. Ты предал друга. А я… — Элиас вздохнул, а затем резко открыл глаза и впился взглядом в Моше. — Я предал дочь. Твоя вина не такая тяжкая, как моя.

Моше задумчиво посмотрел на Элиаса.

— Возможно, у нас не получилось бы устроить ей побег, — сказал он. — А может, Иде все равно удалось спастись…

Элиас отрицательно покачал головой.

— Это не смягчает горечи ни той ошибки, которую совершил я, ни той ошибки, которую совершил ты. Только Бог может быть нам судьей… и, возможно, он нас простит.

Элиас с трудом поднялся с пола, потер себе ладонями ноги и встал на колени. Из–под своей лагерной униформы он достал клочок потертой материи и положил его себе на голову. Затем он наклонился вперед так, чтобы его лоб слегка коснулся пола.

— Отойди–ка в сторону. Мне нужно помолиться.

— Взгляни–ка на них, — сказал Яцек, показывая на Моше и Элиаса Берковицу, лежавшему рядом с ним на одеяле. — Они, похоже, уже не испытывают друг к другу такой неприязни, как раньше.

Берковиц приподнялся на локте, надел очки и бросил взгляд в сторону Моше и Элиаса.

— Да уж, — сказал затем он. — Похоже, что так.

— Когда их привели сюда, в этот барак, они друг друга ненавидели, а теперь…

— Близость смерти может оказывать на человека странное воздействие. Кто–то становится трусом и подлецом, кто–то, наоборот, героем.

— Мне раньше не верилось, что я и в самом деле могу умереть.

— Никому в это не верится. Не верится до тех пор, пока тебя не потащат в газовую камеру.

— Ты тоже думал, что никогда не умрешь.

— Большие деньги порождают такое ощущение.

— А то, что ты говорил раньше, это правда?

— Относительно золота? Мне удалось его много вывезти в Швейцарию, мне помог один мой друг. А еще мне удалось припрятать кое–какие деньги в другом месте, причем очень надежном… Не знаю, смогу ли я их использовать, находясь здесь, в лагере. Это как пистолет, который лежит в запертом ящике, а ключа от ящика у тебя нет.

Яцек, приподнявшись на локте и повернувшись к Берковицу, сказал тихим голосом:

— К деньгам обязательно сумеет добраться тот, кто очень–очень захочет это сделать. Я дружу со многими местными офицерами. Я могу достучаться даже до самого Брайтнера.

— К чему это ты клонишь?

— Скажи мне, где ты спрятал деньги. Комендант — человек алчный. Он присвоил себе имущества, утащенного из «Канады», больше, чем все остальные местные эсэсовцы вместе взятые.

— А стоит ли мне тебе доверять?

— Это наш последний шанс. Мы можем подкупить Брайтнера.

— Он не позволит нам выбраться из этого лагеря.

— Ну конечно, не позволит. Но он может перевести нас в больницу, сделать нас писарями у врача. А еще может перевести нас в регистратуру. Или в любое другое подразделение, где тепло, безопасно и лучше кормят. Там нам останется всего лишь дождаться конца войны.