Блок 11. Выхода нет

— Да ладно тебе, Пауль, ты и сам прекрасно понимаешь, что русские рано или поздно дойдут до Берлина. Гитлер просчитался.

— Но ведь ты, Отто, немец. Ты такой же немец, как и я. Не могу поверить, что грядущее поражение нашей страны вызывает у тебя радость.

«Красный треугольник» поморщился.

— Не знаю… — сказал он. — Делать выбор всегда трудно. Я люблю Германию, но ненавижу Гитлера. Гитлер — безумец. — Отто посмотрел Хаузеру прямо в глаза. — Я уверен, что ты думаешь то же самое.

— Мы себе вождей не выбираем.

— Тем не менее это правда: он — безумец. Тебе пора перестать в него верить.

— Военный человек должен выполнять приказы.

— Ты один раз уже отказывался выполнить приказ. Потому что даже ты сражаешься во имя идеалов. Ложных идеалов. Абсолютно ложных. Тем не менее ты воюешь не ради самого себя. Ты борешься, потому что, как и я, думаешь, что завтра может быть лучше, хотя твои представления об этом лучшем завтра и не совпадают с моими.

— А что ты скажешь про себя?

— Мои идеалы совсем не такие, как твои. Они — правильные.

— Какие идеалы? Коммунизм? Ты и в самом деле веришь в коммунистические идеи? Наши генералы воруют, и тем же самым занимаются ваши главари. Мне иногда даже кажется, что между нами и вами нет никакой разницы. Сталин такой же безумец, как и Гитлер. Скажи мне, что это не так…

Отто хотел было возразить, но передумал и не стал этого делать.

— Объясни мне, Отто, какая разница между твоим понятием «рабочий класс» и моим понятием «Volk»?[73] Я большой разницы не вижу…

Они оба несколько минут посидели молча, разглядывая друг друга.

— Что ты делал до того, как пошел служить в СС? — вдруг спросил Отто.

Пауль фыркнул.

— Я покинул родительский дом в возрасте восемнадцати лет. Я терпеть не мог своего отца.

— Который у тебя сейчас генерал–майор?

— Он с моего раннего детства вдалбливал мне в голову, что я должен подчиняться дисциплине, исполнять приказы, соблюдать правила. Когда мне исполнилось шесть, он стал заставлять меня вставать в полшестого утра и обливаться ледяной водой. Затем я должен был ходить по лесу в течение двух или трех часов. Однажды я очень сильно простудился и едва не умер от воспаления легких…

— А твоя мать?

— Она была в ужасе. Отец меня то и дело бил. Порол ремнем. А мать… Она никогда не вмешивалась. Она не пыталась его урезонить. Я ее за это ненавидел.

Дерзкие глаза Пауля вдруг стали очень грустными: ему вспомнились давнишние, еще детские, обиды.

— Но почему… почему ты стал военным?

— Скажи мне, Отто, ты что, сам не догадываешься? Мы зачастую с неприязнью относимся к своим родителям, критикуем их и клянемся самим себе, что никогда не будем такими, как они… А затем совершаем точно такие же ошибки, какие совершали они.

— Но почему ты пошел служить именно в СС?

— Мой отец служил в вермахте. Офицеры и солдаты вермахта нас ненавидят. Они считают, что мы недисциплинированные и ненадежные вояки, что у нас нет воинских традиций, что политика, которую мы проводим, — неправильная. По правде говоря, Отто, мне кажется, что я пошел служить в СС только ради того, чтобы тем самым нанести тяжкую обиду своему отцу.

— Тебе, похоже, это не очень удалось, раз он пытается тебя спасти.

— Он желает мне добра — хотя, конечно, по–своему. А может, он хочет спасти меня только ради того, чтобы прочитать мне очередную лекцию. Между ним и мной никогда не было взаимопонимания.

— У тебя, по крайней мере, есть отец…

— Скажи мне, Отто, ты всегда думал только об этой своей партии?

— А ты — только об этом своем фюрере?

— Конечно, нет. У меня есть и другие интересы.

— Женщины?

— Мотоцикл.

Глаза Отто заблестели.

— Мотоцикл? А какой именно мотоцикл?

— «Цюндапп К750». Ты такой знаешь?

— У него четырехтактный двигатель с двумя оппозитными цилиндрами, — бойко ответил Отто. — Степень сжатия — 6,2 к 1, максимальная мощность — двадцать четыре лошадиные силы при шести тысячах оборотов в минуту, верхнеклапанное распределение, карбюратор «Солекс». Бак на двадцать три литра, максимальная скорость — девяносто пять километров в час. Это не мотоцикл, а чудо.

— Ты на нем ездил?

— Один раз. Такой мотоцикл был у одного моего приятеля из моего района. Но «БМВ П75» лучше.

— Ты шутишь! Он не стоит и половины «Цюндаппа».

— У «БМВ П75» карбюратор «Грецин». Это тебе не какой–нибудь там «Солекс»!

— Сразу видно, что у тебя никогда не было мотоцикла с таким карбюратором. А рама? У «БМВ П75» рама всего лишь из прессованной стали. Смотреть не на что!..

— Ты погляди–ка, — тихо сказал Моше, сидя рядом с Элиасом на полу, шершавая поверхность которого была покрыта большими влажными пятнами. Моше показал Элиасу на оживленно беседующих друг с другом Пауля и Отто. — Раньше казалось, что они вот–вот друг с другом подерутся, а теперь…

— Как Моисей и Аарон. Они были очень разными, но при этом умудрялись друг с другом ладить.