Блок 11. Выхода нет

— Моше проворачивает дела с немцами здесь, в лагере, однако он поступает так, чтобы выжить. Он к тому же помогает нам: благодаря ему нам удается приобретать предметы, которые без него мы достать никогда бы не смогли. А вот ты, Берковиц, не ограничивался торговлей какими–нибудь сигаретами или парой новых рубашек. Ты заключал с нацистами гораздо более крупные сделки. Ты одалживал деньги Круппу, Тиссену, Флику, Шефферу и черт знает кому еще… Ты закрывал глаза и на то, как будут использованы эти деньги, и на идеи Гитлера, и на действия нацистов, и на оружие, которое они создавали, и на евреев, которых они замышляли истребить… Тебя интересовали только деньги. Ты думал, что деньги тебя спасут, потому что они не бывают ни арийскими, ни еврейскими. Ты осознал, кто такие в действительности твои друзья лишь тогда, когда было уже слишком поздно. Они морочили тебе голову, чтобы заграбастать побольше денег…

Берковиц нервно поиграл желваками. Металлическая оправа его очков блеснула в тусклом свете лампочки. Все его тело напряглось.

— Я был не единственным, кто заключал сделки с нацистами. Вся Европа…

— Да, но ты ведь еврей, Берковиц! — перебил его Иржи. — Не забывай об этом. Ты — еврей. Тебе что, не говорили, что нацисты замышляли с нами сделать?

— Говорилось много чего, однако в чем заключается правда — этого никто не знал. Мое ремесло — заключать сделки. И я в этом не виноват.

— А мне кажется, что ты самый виноватый из всех нас, — сказал Иржи своим непривычным грудным голосом. — Ты предал своих братьев.

— Я…

Берковиц не успел договорить: его перебил Элиас.

— Иржи прав. Ты знал, что происходит во всей Европе, но делал вид, что тебе это неизвестно. Ты продолжал заключать сделки с нацистами даже тогда, когда первые опломбированные вагоны с евреями уже поехали в направлении концлагерей. Ты променял Бога на деньги.

Берковиц задрожал. Вся его самоуверенность влиятельного финансиста мгновенно улетучилась.

— Впрочем, ты был такой не один, — продолжал Элиас. — Говорят, что в Будапеште самые богатые евреи откупаются от нацистов, спасая тем самым свои шкуры и плюя на всех остальных соплеменников. Говорят, что они подготавливают целый поезд с золотом, которое будет перевезено в Швейцарию и станет собственностью нацистских главарей. Бог восхотел подвергнуть нас испытаниям, и достойно выдержат их далеко не все.

Пауль молча стоял в сторонке. Его губы лишь слегка искривились в усмешке. Остальным заключенным, однако, было нетрудно догадаться, что о них сейчас может думать нацист.

— Вы правы, — согласился Берковиц. — Я полагал, что деньги могут спасти меня, моих близких родственников и многих других из нас, евреев… Деньги имеют огромную силу, ими можно купить кого угодно… У меня отняли далеко не все. Мне удалось перевести немало денег в безопасное место, в Швейцарию. В Цюрихе у меня много миллионов золотом. Достаточно выбраться каким–либо образом из этого лагеря живыми — и тогда нам уже не придется ни о чем переживать. Мы могли бы использовать это золото для того, чтобы повлиять на коменданта. По сравнению с этим золотом те драгоценности, которые попадают к нему в руки из «Канады», — всего лишь мелочевка. Мои друзья в Польше уже предпринимают усилия для того, чтобы каким–нибудь способом вытащить меня отсюда. Я могу попросить их попытаться помочь и вам. Нас переведут в другой лагерь, выбраться из которого будет легче. Вот увидите, мы найдем способ, как спастись. Держитесь за меня, и мы выживем вместе…

— Ты пытаешься нас купить, Берковиц? — спросил Моше ледяным тоном.

— Нет, я…

— Ты явно пытаешься нас купить. Мы находимся в этом чертовом бараке — узники нацистов и узники своей собственной совести, — и нам нужно выбрать, кто из нас будет принесен в жертву. И вдруг ты начинаешь морочить нам голову россказнями про свои деньги… Ну что ж, Берковиц, доставай чековую книжку. Сегодня наступает срок платежа.

Моше, Иржи, Элиас и Отто с враждебным видом уставились на финансиста. Пауль все еще стоял в сторонке. Неподалеку от него находился Яцек. Капо, судя по выражению лица, производил в уме какие–то сложные вычисления.

Мириам подошла к Берковицу и положила ладонь на его впалую грудь. Этот ее жест был похож и на проявление доброжелательности, и на намерение пренебрежительно отпихнуть его назад.

— Он в этом не виноват, — сказала она, оборачиваясь ко всем остальным. — В этом виновато то время, в которое мы живем. Все мы, абсолютно все, и даже он, — она показала на Пауля, — все мы придавлены чем–то таким, что намного сильнее нас. Никто в этом не виноват… — Она повернулась к своему мужу. — Не ты ли, Элиас, не раз и не два повторял: «Уж лучше будь тем, кого проклинают, чем тем, кто проклинает»?

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Нет, Мириам, — сказал затем Моше. — Виноваты все, но виноваты по–разному. Кто–то пытался оказывать сопротивление, кто–то нет. Кто–то нападал, а кто–то всего лишь защищался…