Блок 11. Выхода нет

— Я знаю, это нелегко. Но Феликс заслуживает того, чтобы мы ради него пострадали. Он ведь невинный, понимаешь? И должен остаться таким. Не рассказывай ему ни о чем. Он не должен ни о чем узнать.

— Но как я смогу… Что же я буду ему говорить?..

— Придумай что–нибудь сама. Не рассказывай ему ничего ни про то, кем был я, ни про то, кем была ты, ни про этот лагерь… Чем меньше он про все это будет знать, тем больше у него шансов хорошо устроиться в жизни. Так для него будет безопаснее, понимаешь? Впереди у него — будущее, а за плечами у него — абсолютно никакого прошлого.

Они долго сидели обнявшись и говорили друг другу ободряющие слова. И вдруг их внимание привлек какой–то яркий свет, казавшийся еще более ярким на фоне предрассветных сумерек. Комендант бросился к окну и отдернул штору.

Прачечная была охвачена пламенем.

— Давай, libling, заходи. Я уже почти закончила. Что сказал раввин?

Мужчина заглянул в прихожую. Его супруга вытирала пыль с рамки на старой потрескавшейся черно–белой фотографии, на которой была запечатлена худенькая девочка с длинными белокурыми косами.

— Он передавал тебе привет, — сказал мужчина, снимая пальто. — А еще он сказал, что нужно думать не о прошлом, а о будущем… О будущем, понимаешь? Но для нас с тобой будущее — это, возможно, лишь следующая неделя…

Он надел очки и присел за стол в гостиной, на котором лежал огромный — собранный лишь наполовину — пазл. Сотни деталей лежали по периметру стола, разложенные по кучкам в соответствии с цветом. Старик выбрал одну из них, окинул взглядом уже готовую часть пазла и затем попытался пристроить этот кусочек сначала в одно, а потом в другое место, но в обоих случаях деталь не подошла. Разочарованно вздохнув, старик отложил ее в сторону и посмотрел на жену.

— Но как же я могу не думать о прошлом? Прошло уже более пятидесяти лет, а я все равно думаю о тогдашних событиях — думаю о них каждый день. По его словам, я должен забыть о том, что, хотя мне удалось выбраться из лагеря живым, пользы я своим побегом никому не принес… Мне так и не удалось спасти ни одного из венгерских евреев, а все из–за… все из–за…

— Успокойся. Не думай об этом.

— Все мои усилия, документы, которые я привез, копии списков, письменные свидетельства… Все это не принесло никакой пользы! Ты и сама знаешь, что раввины и руководители общин целыми неделями читали и перенаправляли друг другу мое письменное обращение к ним… Они даже собирались отправить его Папе Римскому — вот уж где смех–то! Могу себе представить, как бы он с ним поступил…

— Не проявляй неуважения к…

— А немцы тем временем начали проводить облавы на евреев по всей Венгрии. Те из евреев, у кого хватило денег, сумели откупиться и удрать в Швейцарию. Убежали, как крысы, бросив остальных! Да и мы тоже…

— Не заводись опять, libling, прошу тебя…

— Да–да, и мы тоже!.. Мы — уцелели, и я себя за это никогда не прощу.

Он замолчал, сердито сверкая глазами от ненависти к самому себе. Женщина начала нежно его гладить. Она гладила его медленно и долго, потому что знала, что это единственный способ его успокоить.

— Уже скоро время обеда.

Мужчина фыркнул и повернулся к пазлу.

— Мне, наверное, следовало купить пазл для детей — знаешь, такой из двадцати пяти большущих деталей. А то я уж почти ничего не вижу. Как, по–твоему, бывают пазлы для слепых — с выпуклым узором?

Женщина, тихонько хихикнув, отправилась на кухню.

Ее муж, сдвинув очки на кончик носа, снова занялся разложенными по периметру стола фрагментами. Взял один из них и начал изучать с вниманием камнереза, затем попытался его куда–нибудь пристроить, но так и не найдя подходящего места, отложил в сторону, тяжело вздохнув. Провозившись минут десять, он увеличил готовую часть пазла всего лишь на пять фрагментов.

Вдруг раздался звонок в дверь.

— Кто это? — громко спросил мужчина у жены, продолжая сидеть на стуле.

— Не знаю, — ответила женщина слегка встревоженным голосом, заходя в гостиную. — Сегодня мы никого не ждем.

— Мы теперь уже никогда никого не ждем.

— Я пойду посмотрю, кто пришел.

— Будь поосторожнее. Говорят, что здесь скоро начнет шататься всякое отребье.

— Ты и в самом деле думаешь, что наше с тобой жилище представляет какой–то интерес для грабителей?

— Я говорю не о грабителях, а о политиках. Надвигаются выборы, и мне сказали, что всякие политиканы и их приспешники станут ходить по домам. Так что будь поосторожнее, не ввязывайся с ними в политические дискуссии.

Женщина украдкой усмехнулась — так, чтобы этого не заметил супруг — и направилась к двери.

— Если они станут просить тебя за них проголосовать, — продолжал говорить муж, — скажи им, что мы с удовольствием бы это сделали, но наши внуки нам запретили.

— Не переживай, я посмотрю, кто за дверью, не снимая цепочки.

Женщина закрыла дверь на цепочку и, повернув ключ в замке, слегка приоткрыла ее. Через просвет она увидела мужчину лет шестидесяти, высокого, крепко сложенного, с умными и проницательными голубыми глазами, светловолосого, с залысинами. Он был одет в легкий светло–синий костюм.

Женщина бросила на него удивленный взгляд:

— Что вам угодно?