Блок 11. Выхода нет

— Таким образом ко мне попали эти шахматы. Увидев их, я тут же обо всем вспомнил. Я начал поиски. В музее Аушвица мне удалось узнать, что, судя по документам, в эту же самую ночь произошел мятеж заключенных, сидевших под стражей в бараке возле блока 11. Эти заключенные подожгли прачечную. Мне подумалось, что, возможно, была некая связь между данным мятежом и тем, что мы с мамой на следующее утро срочно уехали. К счастью, в музее Аушвица я обнаружил регистрационный журнал с именами заключенных, содержавшихся в бункере. Листая его, я заметил, что у заключенных, устроивших мятеж, были такие же имена, какие были написаны на шахматных фигурах. Тогда я начал искать по всему миру, не осталось ли в живых кого–нибудь из тех заключенных. Найти вас мне было очень даже нелегко.

— Ваш отец… — начал было говорить Моше, но его голос дрогнул, и он замолчал.

— Я знаю, — сказал Феликс. — Теперь я все про него знаю. Это ужасно. Но…

— …но он для вас все равно ваш отец. Я это понимаю, — сочувственно покачала головой Мириам.

— Вместе с этими шахматными фигурами к вам попали и какие–то документы, да? — спросил Моше. — Среди них, наверное, и была фотография Иды?

Феликс кивнул.

— Мой отец отбирал на железнодорожной платформе концлагеря детей, которые могли сойти за арийцев, — светловолосых и с голубыми глазами. Затем он отправлял их в немецкие семьи. Он тем самым участвовал в нацистском эксперименте по превращению неарийских детей в арийцев. Он, как многие другие нацисты, верил, что при наличии соответствующей обстановки можно подавить еврейскую наследственность и выработать у ребенка арийские черты. Это было, безусловно, нелепостью…

— Да, конечно, — сказала Мириам, — но благодаря этой нелепости Иде удалось не угодить в крематорий.

— Но, к сожалению, она…

— Ида уже тогда была серьезно больна, и мы об этом знали. Надеюсь, что последние несколько месяцев ее жизни были спокойными…

Они молча смотрели друг на друга: Мириам и Моше — на стоящего перед ними Феликса, а Феликс — на стариков. Он не знал, что еще сказать. Он опустил было взгляд, но затем вдруг резко поднял его и посмотрел Мириам прямо в глаза.

— Это единственный способ попросить у вас прощения, до которого я только смог додуматься…

Моше и Мириам молча прошли через калитку и неторопливо зашагали по кладбищу.

— Я подожду вас здесь, — крикнул вслед Феликс.

Они довольно быстро отыскали могилу, запечатленную на привезенной им в Нью–Йорк фотографии, хотя могила эта почти ничем не отличалась от расположенных вокруг нее сотен других могил. От входа в их сторону направилась какая–то женщина в коричневом платке. Мириам и Моше стали невольно украдкой наблюдать за ней. Она, пройдя по дорожке из гравия, повернула налево. Остановившись перед одной из могил, женщина поставила цветы в вазу из окислившейся латуни. Затем она, закрыв глаза и слегка опустив голову, начала молиться, еле заметно шевеля губами.

Моше и Мириам стали рассматривать могилу, перед которой они стояли. Их не волновало то, что они находятся на католическом кладбище. Главное, что сейчас имело значение, — это что они наконец–то нашли Иду.

На мраморной плите было высечено: «Ида Шнайдер 1936—1946». И ничего больше. Фамилия была другая, но с фотографии на них глядела именно их Ида — в этом не могло быть никаких сомнений. Да, их Ида.

Достав из кармана ножницы, Моше отрезал от своей одежды небольшой кусочек материи и положил его на могилу. То же самое сделала и Мириам.

Затем они стали молиться и молились очень долго, бормоча слова на идише. Только когда солнце поднялось выше и начало припекать, они подняли головы, решив, что им пора идти.

Когда Моше направился к выходу, он вдруг почувствовал, что кто–то положил ему руку на плечо. Он обернулся.