Блок 11

– Mützen ab! – еще раз заорал эсэсовец заключенному прямо в лицо. Затем он схватил толстую палку, торчащую за его поясным ремнем, и занес ее над головой бедняги, угрожая нанести сокрушительный удар.

– Herr Oberscharführer, einen Moment, bitte,[5] – раздался рядом с эсэсовцем чей-то голос.

Немец с недоверчивым видом повернул голову: никто из заключенных сейчас не посмел бы вмешиваться… Однако едва он увидел, кто к нему обратился, как его лицо расплылось в улыбке.

– А-а, это ты, Моше…

Этот заключенный – не очень высокий и не особенно крепкого телосложения – в ответ беззастенчиво улыбнулся – как улыбаются дети. Он не мог выйти из шеренги заключенных, выстроившихся для поверки – поименной переклички, – а потому стал ждать, когда эсэсовец подойдет к нему сам. Немец бросил взгляд на того заключенного, которого он только что собирался ударить, и опустил палку.

– Lèvetoi ton bonnet, imbécile![6] – прошипел Моше, обращаясь к спасенному заключенному.

– Что ты ему сказал? – насторожился эсэсовец.

– Что «Mützen ab!» означает «Головные уборы снять!» и что ему в следующий раз следует об этом помнить.

– Эти французы – Scheiße.[7] Они все больны сифилисом, и он разъедает им мозги.

Моше пожал плечами.

– Они в этом не виноваты. Что тебе самому приходило бы на ум, если бы у тебя перед глазами изо дня в день торчала Эйфелева башня?

Эсэсовец рассмеялся. Моше поспешно вытащил откуда-то из-под своей полосатой куртки какой-то продолговатый предмет.

– Смотри… – сказал он вполголоса, слегка разжимая ладонь, чтобы немец увидел, что он в ней держит.

Эсэсовец аж побледнел от удивления.

– Откуда ты это взял?

– Профессиональная тайна.

– А ты знаешь, что тебя за это могли бы расстрелять? Держу пари, что ты раздобыл это в «Канаде»[8]…

Моше сильнее разжал ладонь – так, чтобы немец смог выхватить тонкий коричневатый предмет цилиндрической формы. Эсэсовец, схватив его и поднеся к своим ноздрям, быстренько его понюхал, а затем засунул в карман брюк.

– Настоящая сигара «Монтекристо»… А почему ты не стал курить ее сам?

– Во-первых, ее аромат для меня уж слишком сильный. Во-вторых, я предпочитаю сигареты. В-третьих, если закурить сигару, то это сразу же бросится в глаза, разве не гак? Поэтому я решил отдать ее тебе.

Эсэсовец развернулся на каблуках и снова уставился на заключенного-француза, который уже начал дрожать ОТ страха.

– Когда я говорю «Mützen ab!», ты должен снять свой берет, понятно? – рявкнул эсэсовец.

Француз с растерянным видом кивнул, хотя и не понял ни одного слова. Эсэсовец впился в него подозрительным взглядом, а затем снова замахнулся палкой и хлестнул ею заключенного по спине, но не очень сильно. Лицо француза все же перекосилось от боли.

– Прекрасно. Теперь я уверен, что ты все понял, – заявил эсэсовец. – Если не будешь повиноваться, то в следующий раз я тебе так врежу по башке, что твои мозги вытекут через уши.

Француз, выждав, когда эсэсовец отойдет подальше, обернулся к Моше. На его лице, все еще искаженном от поли, промелькнула улыбка.

– Merci![9] – прошептал он.

– Не за что, – ответил по-французски Моше, глядя прямо перед собой. – Если бы он размозжил тебе башку, го это было бы правильно. Только полный болван может умудриться не знать, что «Mützen ab!» – это самая первая из тех фраз, которые здесь, в лагере, необходимо выучить. Немцам нравится заставлять нас таким образом их приветствовать. Головные уборы надеть, головные уборы снять, головные уборы надеть, головные уборы снять… Они на этом помешались. А нам приходится им угождать. Но как бы там ни было, я вмешался только потому, что Appell[10] началась бы заново, а мы и так торчим здесь уже не первый час.