Блокада. Книга 4

Суровцев все еще конвульсивно сжимал пальцами борта и, когда почувствовал легкий толчок, не сразу отдал себе отчет в том, что лодка уткнулась в берег. Потом, поняв, что переправа закончена, выскочил на скользкую, размякшую от дождя землю.

– Капитан Суровцев здесь? – раздался из темноты чей-то голос.

– Здесь, здесь! – поспешно ответил он.

Послышались хлюпающие шаги. Суровцев увидел, что к нему направляется какой-то моряк в черном бушлате.

– Капитан-лейтенант Сухарев, – представился моряк, протягивая руку. У него был хриплый, простуженный голос. – Переправились точно. Потери большие?

– Некогда было считать! – зло ответил Суровцев.

– Ладно, – примирительно сказал Сухарев, – сосчитаешь потом. А сейчас идем со мной.

– Никуда не пойду, пока не соберу батальон, – сказал моряку Суровцев и крикнул: – Комиссар и командиры рот, ко мне! – Он произнес эти слова со страхом, боясь, что ему не ответят, что, может быть, и Пастухов и командиры рот остались там, на дне этой страшной реки.

Лишь когда в ответ прозвучали знакомые голоса всех четверых, Суровцев почувствовал облегчение и спросил моряка:

– Где расположить батальон?

– А вот здесь и располагай. Прямо на берегу. Под обрывом.

– А там… наверху? – с недоумением спросил Суровцев.

– Наверху? – переспросил Сухарев. – Наверх, значит, тебе не терпится? Подождешь до утра. Пошли. – И крикнул куда-то в темноту: – Приступить к погрузке раненых!

– Ты о каких раненых говоришь? О моих? – неуверенно спросил Суровцев.

– Нет, твоим еще очередь не подошла. Будут грузить тех, кто здесь со вчерашнего дня лежит и лодок твоих дожидается. Такой здесь у нас конвейер, – с недоброй усмешкой проговорил моряк. – А теперь двинулись.

Отдав приказания командирам рот расположить бойцов тут же, на берегу, подсчитать потери и оказать первую помощь раненым, Суровцев направился за моряком.

Идти пришлось недалеко. Землянка, куда привел его Сухарев, была крошечной – в ней едва помещались одноногий стол и два чурбана по сторонам. На столе горела коптилка.

– Садись, комбат, – сказал, расстегивая бушлат, Сухарев и опустился на чурбан. – Сними шинель-то, в Неве, что ли, искупался? – В его манере говорить было что-то снисходительное и вместе с тем задиристое. – Снимай, снимай, – повторил он, видя, что Суровцев медлит, – печки нет, вон на гвоздь у притолоки повесь, к утру обсохнет.

Суровцев молча снял шинель и повесил на гвоздь, вбитый в дверную раму.

– Твой батальон наступает на Арбузово. Так? – спросил Сухарев.

Суровцев кивнул.

– Тебе сказали, что я у тебя на фланге буду?

– Сказали только, что тут моряки дерутся, и все, – ответил Суровцев.

– Значит, считай, что сказали точно. Вчера утром Арбузово было наше, днем стало немецкое. Дальше этой чертовой деревеньки продвинуться вообще не удавалось, – мрачно продолжал Сухарев. – Теперь слушай задачу.

– Задачу передо мной поставили. А уточнит ее мой командир полка, когда переправится, – сухо прервал его Суровцев. Ни по званию, ни по возрасту этот моряк не был старше его.

– Так вот, мне поручено ее уточнить, понял? Мне, командиру батальона морской пехоты Сухареву.

– Кем поручено?

– Тьфу ты черт! Командиром бригады поручено, а он с твоим комдивом связывался, понял? Комполка твой то ли переберется сюда до рассвета, то ли его немцы по дороге потопят – это еще неизвестно. А с рассветом нам наступать.

– Я должен прежде всего ознакомиться с местностью, – угрюмо проговорил Суровцев.

– Рекогносцировку, значит, провести? – язвительно спросил Сухарев. Он облокотился о стол, подпер голову ладонями и, щуря глаза, продолжал: – Ты понимаешь, куда попал, капитан? Про что говоришь? Наверху сейчас тьма египетская, только лампочки немец время от времени вешает. Высунешь башку – считай, что в последний раз. До немца тут не больше чем полкилометра. А с рассветом – в бой. Поднимешь батальон вверх по круче, прямо в траншеи и ползи. Впрочем, если так хочешь, попробуем сейчас подняться наверх.

– Траншеи отрыты? – спросил Суровцев.

– Немец их отрыл, – бомбами да снарядами. Ну, еще несколько карьеров есть, овражки, вот тебе и вся топография… Женат?

– Нет, – машинально ответил Суровцев. И недоуменно спросил: – А при чем тут это?

– А при том, – поучительно произнес Сухарев, – что раз на «пятачок» попал, то одна у тебя жена, одна мать, один отец: Ленинград. Только о нем и думай, иначе не выдержишь.

– Слушай, моряк, – едва сдерживаясь, сказал Суровцев, – чего ты меня все учишь?

– Я тебя не учу, – нахмурив свои белесые брови, ответил Сухарев. – Я… просто знать хочу, какой ты есть, с кем в бой пойду, что у меня за сосед будет.

– Вот в бою и узнаешь!

– В бою поздно узнавать!

– Видно, до сих пор соседи тебе плохие попадались.

– Нет, на это не жалуюсь.

– Тоже морячки? – с едва заметной иронией спросил Суровцев, потому что знал традиционную морскую привычку несколько свысока смотреть на «сухопутных».

– Морячки у меня только справа, а слева – царица полей, – каким-то отрешенным голосом ответил Сухарев. Потом подался к Суровцеву и с плохо скрываемым волнением добавил: – Я, капитан, там, наверху, комиссара своего оставил.