– Где? В боевых порядках? – не понял Суровцев.
– Нет. В земле. Даже вытащить сюда, вниз, не смог. Нечего было вытаскивать. И хоронить нечего. В клочья. Мы там вчера полбатальона положили. А ты знаешь, почем моряцкая жизнь?!
Сухарев провел рукавом бушлата по лицу, тряхнул головой и уже подчеркнуто деловито спросил:
– На той стороне войск много?
– Много, – ответил Суровцев, чувствуя, что раздражение его против этого человека прошло. – И все прибывают. Я генерала видел. Конькова. Он говорит, что задача – прорвать блокаду.
– Здесь эту задачу уже больше месяца выполняют. Каждый клочок земли кровью полит. На метр в глубину, наверное. Только сил у нас недостаточно.
– Теперь сил хватит, – убежденно сказал Суровцев, – не завтра, так послезавтра прорвем блокаду. – Улыбнулся и добавил: – Может, мы с тобой ее первыми и прорвем!
– Ладно, капитан, не заносись, – сдержанно прервал Сухарев, но чувствовалось, что слова Суровцева пришлись ему по душе. – Давай делом заниматься. Сейчас попробую показать тебе местность. Пошли.
Следом за Сухаревым Суровцев вышел из землянки. Тьма, казалось, стала еще гуще.
– Погоди, моряк! – сказал он Сухареву и крикнул: – Пастухов!
– Здесь Пастухов, – откликнулся комиссар.
Через две-три минуты он подошел к капитану.
– Потери? – спросил Суровцев.
– Семь бойцов.
– Так. В бой еще не вступили, а семерых уже нет.
– Здесь говорят, что бой с переправы начинается.
– Кто говорит?
– Люди. Тут полон берег людей. И штабы здесь, и раненые, полчаса пробудешь – все подробности узнаешь.
– Как настроение бойцов?
– Теперь, когда переправа позади осталась, ничего, бодрое. У всех одна мысль: в последний бой идем, не сегодня-завтра конец блокаде.
Высоко над их головами зажглась осветительная ракета. К счастью, лодок на Неве в этот момент не было. Зато весь берег осветился призрачным, холодным светом.
Ракета висела в небе минуты две-три, но и за это время Суровцев смог убедиться, что Пастухов прав: на берегу, под защитой высокого обрыва, и в самом деле скопились сотни людей. Здесь были и пехотинцы, и моряки, тускло отсвечивали стволы противотанковых пушек, минометов, пришвартованные к берегу металлические понтоны, горбились землянки, у самой воды на носилках и просто на расстеленных на земле плащ-палатках лежали раненые…
Ракета погасла, и все опять погрузилось во тьму.
– Значит, так, комиссар, – произнес Суровцев, – наступаем на деревню Арбузово. Драться будем вместе с моряками – они на правом фланге от нас. Рядом с ними – третья рота, там буду я. Потом – вторая. Туда, думаю, пойдешь ты. Слева – первая… Сейчас я с флотским комбатом попробую подняться наверх. Попытаюсь осмотреть плацдарм. А ты иди к бойцам. Надо в них эту мысль укрепить – что именно нам поручено блокаду прорвать.
– Слушай, капитан, – взволнованно сказал Пастухов. – А вдруг действительно мы будем первыми? Ведь какое-то подразделение соединится же с пятьдесят четвертой первым? Почему не мы?..
– Эй, комбат, где ты там? – позвал из темноты Сухарев.
– Иду, – откликнулся Суровцев и поторопил Пастухова: – Давай, комиссар, к бойцам… Встретимся скоро. – И стал подниматься по скользкому от дождя высокому склону.
Сухарев впереди шел уверенно. Видимо, каждый выступ был ему здесь знаком. Вдруг остановился и, обернувшись к Суровцеву, сказал:
– Давай ложись.
Суровцев опустился на влажную, холодную землю. Сухарев лег рядом.
– Теперь слушай, – сказал он. – Мы почти что наверху. Как только немец лампочку повесит, поднимемся осторожно и поглядим. Понял?
Пролежать пришлось не менее получаса. Наконец в небе снова раздался характерный звук – точно из огромной бутылки выбило пробку, и все озарилось светом.
– Давай ползком кверху, – тихо сказал Сухарев. – Голову над бугром не высовывай. Фуражку надень козырьком назад, чтоб не блестел. Гляди из-за бугра сбоку. Двинулись!
Они поднялись еще метра на два и снова залегли. Потом Суровцев осторожно приподнялся и выглянул. Перед ним был» все то же, что несколько часов назад он пристально разглядывал с правого берега. Но теперь и ГЭС и остатки Московской Дубровки оказались значительно ближе.
Справа, метрах в пятистах, отчетливо виднелись развалины деревни Арбузово: одинокие печные трубы, обугленные остовы домов… Подступы к деревне были изрыты воронками. Чернели покореженные пушки, врытые в землю разбитые танки. Казалось, все вымерло.
– А где же люди? – недоуменно спросил шепотом Суровцев.
– В укрытиях, – буркнул Сухарев. – Вон там, справа от деревни, передовая позиция моего батальона. Так вот, слушай еще раз. Ночью тебе занимать исходное положение нельзя. С направления собьешься и под огонь попадешь – перебьют твой батальон за здорово живешь. Лучше выводить бойцов с рассветом. Дисциплина, порядок – это главное, здесь все простреливается, понял? Овражек видишь? Там и накапливайся. А на подходе к нему каждую воронку используй. В восемь пятнадцать ваши артналет произведут. Небольшой – снарядов мало. Сумей воспользоваться – быстрее двигайся к исходному рубежу под прикрытием огня. Ну и хватит разговоров… Давай спускаться вниз.