Блондинка

Можно сыграть любую сцену (если это действительно сцена, а не реальная жизнь). Плохо ли, хорошо, но сыграть всегда можно. К тому же она займет всего несколько минут.

Никаких споров! Эти любовники никогда не спорили.

Обнаженная Блондинка-Актриса, свернувшись калачиком, лежала в ногах у Президента. Наконец-то можно дышать. Ей удалось побороть мощную волну тошноты. Она безумно боялась, что ее вдруг вырвет, нет ничего хуже неудержимой рвоты. И где! Прямо на кровати, в объятиях этого мужчины! Она закашлялась и извинилась, но кашель не проходил. Глотать мужскую сперму – дань уважения мужчине, но это же так противно. Но если любишь самца, мужчину, то должна любить и его сперму, его член, разве нет?

У нее болели скулы и шея – в том месте, где он держал ее мертвой хваткой, так крепко, что в конце, когда он приподнял бедра, ей показалось, что сейчас сломаются шейные позвонки. Грязная девка. Грязная манда. О малышка! Ты просто чудо!

В софт-порно сцены безжалостно монтируют, никого не волнует ни последовательность кадров, ни логика повествования. Но в реальной жизни сексуальная сцена заканчивается самым естественным образом. Телефонные переговоры с Белым домом завершились, трубка вернулась на рычаг. Президент мог поговорить с Блондинкой-Актрисой. Ей так хотелось, чтобы он с ней поговорил. Но этого не произошло. Президент лежал, дыша тяжело и часто, положив руку на вспотевший лоб. Блондинка-Актриса услышала собственный голос. Сценария у нее не было, и она отчаянно пыталась подобрать какую-нибудь реплику:

– К-Кастро? Он же диктатор? Но, Пронто, стоит ли наказывать простых кубинцев? Этим эмбарго? О господи, ведь тогда они еще больше нас возненавидят! И тогда…

Эти трогательные слова, произнесенные посреди растерзанной кровати под балдахином, утонули в мятых простынях и раскиданных подушках. Президент обратил на них не больше внимания, чем на шум старых водопроводных труб или воды в туалете. После бурного оргазма Президент не притрагивался к Блондинке-Актрисе; обмякший пенис вяло лежал в поросли жестких волос, словно усталая гусеница; лицо повзрослело, теперь это было лицо не американского мальчишки, но патриарха-аристократа. Она же, по-прежнему обнаженная, оставалась Девушкой.

Она пыталась заговорить снова. Возможно, хотела извиниться за свое дилетантское мнение. А может, кокетливая Девушка хотела повторить их снова, но вдруг ей показалось, что она падает с эскалатора. Может, он перекрыл ей дыхание. Положил солоноватую ладонь ей на рот, сильно надавил локтем на шею. Она ослабела, не могла сопротивляться и потеряла сознание. Очнулась чуть позже (по ее подсчетам, минут через двадцать, липкие пятна на простынях начали засыхать) и увидела другого мужчину, незнакомца. Он энергично, второпях взгромоздился на нее, как наездник на кобылу. Мужчина был в белой рубашке, от которой пахло крахмалом, но без штанов. Его пенис слепо тыкался в нее и наконец вошел в разрез между ногами, в болезненную пустоту между ногами; она пыталась оттолкнуть его, слабо шептала: Нет, пожалуйста, не надо, это нечестно.

Ведь она любила Президента, а не другого мужчину, ее любовью злоупотребили, это было нечестно и подло! Незнакомец продолжал входить в нее (может, то был Президент, только успевший побриться?) с озверелым упрямством, словно топтал слежавшийся песок.

Позже ее пытались привести в чувство. Трясли. Голова безвольно моталась из стороны в сторону. Налитые кровью глаза закатились. Где-то рядом звенел холодной яростью голос ее любовника: Да уберите же ее отсюда, ради Христа!

Прошло еще какое-то время. Старинные часики у изголовья кровати пробили половину пятого. Над головой гудели голоса: «Вот сюда, мисс Монро. Вам помочь, мэм?» Нет, не помочь! Черт побери, у нее все прекрасно! Правда, на ногах она держалась нетвердо и оделась впопыхах, но все у нее было прекрасно, вот только голова немного кружилась, но она оттолкнула руки, пытавшиеся ей помочь.

Теперь в сверкающую мрамором и позолотой ванную. К зеркалу, где яркая подсветка режет глаза.

Вот и он, ее Волшебный Друг в Зеркале: кожа обвисла, вид измученный, на губах корка рвоты. Она наклонилась ополоснуть лицо и почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Но холодная вода привела ее в чувство, и она даже смогла пописать в унитаз. Моча жгла огнем. Она застонала так громко, что в дверь забарабанили: «Мэм?» Она тут же ответила: нет-нет, все прекрасно. Пожалуйста, не входите.

С этой двери сняли шпингалет. Интересно, почему?