Блондинка

На полке лежала ее сумочка, а рядом – большая сумка с вещами. Дрожащими руками она стащила с себя грязную одежду, которую только что натянула на себя в ужасной спешке, думая, что из номера ее выведут прямо на улицу. Переоделась в шелковое платье – богатого и благородного пурпурного оттенка, вроде тех нарядов, в которых щеголяла Брюнетка-Актриса из Северной Каролины. С чулками возиться не стала. Пояс, должно быть, забыла в спальне. Ну и черт с ним. Главное, что у нее остались дорогие итальянские туфли с заостренными носами.

Она по-быстрому накрасилась, намазала распухшие губы яркой помадой цвета фуксии, нашла шляпку-клош и нахлобучила на голову, чтобы скрыть встрепанные светлые волосы. Если Девушка тупа, как Душечка, она заслуживает хорошей выволочки.

Из апартаментов они выходили через боковую дверь – Дик Трейси слева, Багз Банни справа. Оба придерживали ее за плечи. За приоткрытой дверью она вдруг увидела… Президента! Своего любовника! А она-то думала, и не без причины, что он уже ушел из гостиничного номера. На нем были безупречно сидевший темный костюм в тонкую полоску, белая рубашка и серебристый галстук в клеточку. Лицо свежевыбрито, волосы еще влажные после душа. Он смеялся и весело болтал о чем-то с молодой рыжеволосой женщиной в джодпурах. Кажется, так называются эти индийские брюки для верховой езды? Да, джодпуры.

Президент и рыжеволосая девушка говорили с одинаковым бостонским акцентом, почти не разжимая губ. Блондинка-Актриса смотрела на них, сердце тяжело билось. О нет, она не ревновала! Должно быть, эта девушка его родственница или друг семьи. Блондинка-Актриса тихо сказала: – О, прошу прощения! – собираясь войти в комнату, попрощаться с Президентом и познакомиться с рыжеволосой девушкой. Но Дик Трейси и Багз Банни поволокли ее дальше с такой силой, что едва не вывихнули ей руки. Президент удивленно смотрел на нее. Лицо его, покраснев от гнева, приобрело оттенок непрожаренной говядины. Он подошел к двери и захлопнул ее перед носом у Блондинки-Актрисы.

Она пробовала вырваться из лап своих тюремщиков. Тогда один встряхнул ее, а второй шлепнул по лицу, до крови разбив губу.

– Ой, мое новое платье!

Дик Трейси, скривив тонкогубый рот, заметил:

– Это не кровь, мэм. Это жирная гадость, которой вы мажете губы, мэм.

Она заплакала. Кровь сочилась сквозь пальцы. Один из них с отвращением сунул ей в руку комок туалетной бумаги. Блондинку-Актрису быстро потащили по коридору. Сквозь рыдания она грозилась, что расскажет, как с ней обращаются, расскажет самому Президенту, и Президент прикажет их уволить. Тут появился Джиггз с лицом картофелиной, глаза его были устремлены на нее, и теперь они не были пустыми. Он зловеще предупредил:

– Нельзя угрожать президенту Соединенных Штатов, леди. Это государственная измена.

Она очнулась, только когда самолет приземлился в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Первой ее мыслью было: Хорошо хоть жива осталась. Не пристрелили, и ладно.

Рассказы Уайти

Глянув в зеркало, она увидела, что Уайти плачет! Спросила, запинаясь:

– Уайти, ты что?.. Что с-случилось?

Ее охватило чувство вины. Наверняка он плачет от жалости. Ее гример рыдал от жалости к ней.

Уже поздно. Апрельское утро, если не майское. Пошла третья неделя съемок. Нет, то было позже, неделю или две спустя. Сначала ей показалось, что у нее выходной, но затем, когда ровно в 7:30 утра появился отважный Уайти (как они, очевидно, и договаривались), она поняла, что ошибается. Массажист Нико недавно ушел. Странное совпадение, а может, и не просто совпадение. Ведь оба они Близнецы. Мало того, массажист Нико тоже страдал бессонницей. Нико по ночам, Уайти на рассвете. Она бы никогда не стала их упрашивать – только не выдавайте моих тайн, ладно? Оба видели ее обнаженной, но не нагой.

Теперь Уайти плачет. Ну почему?

Наверное, это она во всем виновата. Она знала, что так и есть.

Уже поздно! Всегда было поздно. Даже не глянув на часы, она всегда знала, что уже поздно. Хотя шторы были задернуты и пришиты степлером к подоконнику, чтобы не впускать в комнату солнечный свет. Бывало, она вскрикивала от боли, когда ей наконец удавалось забыться коротким сном и в этот момент в спальню проникал хотя бы тончайший лучик света, иголкой впивался в глаза, она тут же пробуждалась, и сердце тяжело билось у нее в груди.

Нико – добродушный, но неуклюжий – спотыкался в темноте; прибытие Уайти означало, что ночь подошла к концу. Он входил и первым делом включал тусклую лампу у кровати – на это хозяйка выдала ему разрешение. Если утро было совсем уж экстремальным, Уайти ставил свой чемоданчик рядом с кроватью и нежно начинал предварительные ласки (очистку кожи лица, втирание масел и увлажнителей), пока его госпожа лежала на спине с закрытыми глазами, погруженная в сонный полумрак. Ведь сегодня не самое худшее утро, верно?

Но Уайти плакал. Хотя и стоически, как подобает плакать мужчине: не вздрагивал, не морщился, лишь слезы катились у него по щекам, выдавая его скорбь.