Еще одно разочарование: лимузин остановился у шикарной старой гостиницы на Пятой авеню, но не у парадного входа, а у черного – в узком переулке за массивным зданием. Блондинке-Актрисе протянули дождевик, надеть поверх костюма, – дешевую накидку из черного целлофана и с капюшоном, чтобы спрятать волосы и шляпку-клош. Она разозлилась, но накинула дождевик, ибо все это стало похоже на сцену из знакомого фильма, из не очень смешного слэпстика, где каждая сценка занимает не больше нескольких минут. Как же хотелось ей убежать от этих равнодушных мужчин, броситься в объятия любовника! Джиггз имел наглость протянуть ей тряпочку, чтобы она стерла этот «красный жир» с губ, но она с негодованием отказалась.
– Вы снова можете намазать губы, когда войдете в помещение, мэм. Мажьтесь, сколько душе угодно.
– Не буду, – заявила она. – И позвольте выйти из машины. – Хотя и вынула из сумочки очки на пол-лица с очень темными стеклами.
Джиггз и Дик Трейси буркнули что-то в знак согласия и, видно, решили: чтобы одолеть расстояние в двадцать футов, этой маскировки будет достаточно. Отперли дверцы лимузина, осторожно выбрались из него и проводили Блондинку-Актрису в дурацком дождевике с капюшоном к двери черного хода. Провели через коридор, провонявший кухонной готовкой, втолкнули в грузовой лифт. Тот со скрипом поднялся на шестнадцатый этаж, к пентхаусу. Двери отворились, и ее второпях вывели из лифта – «Мисс Монро, мэм!» «Пошевеливайтесь, мэм». Она сказала:
– Спасибо, я вполне в состоянии идти сама. Я не калека. – Хотя туфли (итальянские, с заостренными носами, самая дорогая ее обувь) были неудобные, и она то и дело оступалась.
Агенты Секретной службы постучали в дверь номера, столь уместно названного «президентским». Блондинке-Актрисе вдруг стало не по себе.
Однако она скинула дождевик и протянула его сопровождающим; комическая сцена из слэпстика подошла к концу. Дверь отворил еще один агент с каменной физиономией, он приветствовал Блондинку-Актрису еле заметным кивком и скупым «Мэм». С этого момента сцена начала развиваться зигзагообразно, словно у оператора тряслись руки. Блондинке-Актрисе разрешили воспользоваться ванной: «На тот случай, если желаете освежиться, мисс Монро».
Оказавшись в блистающем мрамором и позолотой помещении, она прежде всего проверила макияж. Макияж был в полном порядке. Потом глаза. Большие, честные, немного удивленные кристально-голубые глаза, белки еще немного мутноватые от множества лопнувших капилляров, ведь капилляры заживают небыстро. А едва заметные белые морщинки возле глаз – что ж, она надеялась, возлюбленный просто не заметит их в приглушенном освещении спальни.
29 мая 1962 года Президенту исполнится сорок пять; 1 июня 1962 года Блондинке-Актрисе будет тридцать шесть. Старовата для него, но вдруг он не знает, сколько ей лет? Ибо Мэрилин выглядела прекрасно. Под стать своей роли! Надушенная, напомаженная, разодетая, все тело выбрито, волосы на голове и лобке только что обесцвечены, от ненавистного пурпурного крема до сих пор щиплет чувствительную кожу. Так что она выглядит под стать своей роли, кукольная блондинка Мэрилин, тайная любовница самого Президента. (Несмотря на то что в самолете ей стало дурно. Ее рвало в тесном туалете, хотя она уже сутки ничего не ела. Пришлось дрожащей рукой поправлять макияж, вглядываясь в плохо освещенное зеркальце.) Да, и еще следовало признать, что она «слегка загрустила», поскольку ей в самой грубой форме дали понять, что свидание будет коротким. А ведь они с Президентом собирались провести вместе всю ночь и следующий день.
Чтобы успокоить нервы, Блондинка-Актриса проглотила таблетку мепротана. Затем бензедрин: для тонуса и бодрости духа. Сходила в туалет, подмылась (в Палм-Спрингс страстный Президент целовал все ее тело, в том числе и между ногами). Она не заметила в мусорном ведре рядом с унитазом смятые клочки сырой туалетной бумаги – такие же выбрасывала она сама – и салфетки с пятнами шикарной губной помады сливового цвета.
– Сюда, мэм. – Агент Секретной службы, которого она прежде не видела, с прикусом, как у Багза Банни, и дерганой мультяшной походкой, провел ее по коридору. – Входите, мэм.
Затаив дыхание, Блондинка-Актриса вошла в просторную, но слабо освещенную спальню. Так выходят на слабо освещенную сцену, размеры которой теряются во тьме. Комната была размером с ее гостиную в Брентвуде. Обставлена, как показалось ее неискушенному глазу, настоящим французским антиквариатом. Может, и не французским, но точно антиквариатом. Вот это роскошь! Вот это романтика!