Блудница поневоле

— Просветить бы его, — доктор почесал в затылке и принялся укладывать стетоскоп в потрепанный чемоданчик. — Что я так увижу? Да ничего. Рентген нужен.

— Не нужно рентгена, — сипло выдавил Максим, скосив глаза в их сторону. — Со мной все в порядке…

Услышав его ослабевший голос, Милочка едва не прослезилась. Все эти долгие дни и ночи не отходя от его постели, она так свыклась с мыслью, что Максим теперь часть ее жизни, что, не сдержавшись, подлетела к постели и прильнула губами к его щеке.

— Правда?! — обрадованно зашептала она. — С тобой все хорошо?! А почему ты не ешь?!

Она принялась щебетать всякие глупости, старательно избегая смотреть в сторону Натальи, которая, проводив до двери врача, с осуждением посматривала в ее сторону. Через несколько минут, не сдержавшись, Милка все же оглянулась и, уперев свои сияющие счастьем очи в недовольно поблескивающие глаза сестры, недовольно фыркнула…

— Давай, давай, дуреха, — ворчала Наталья, утаптывая девственный снежок, устеливший стежку. — Еще наплачешься… Это надо же так вляпаться?! Умница, красавица, с образованием, а не нашлось никого лучше…

Взойдя на крыльцо, она отряхнула с мокрых тапочек снег и, швырнув пустое ведро в открытую дверь кухни, прошла в свой кабинет.

Сведя брови у переносицы, Наталья несколько минут стояла, вперив невидящий взгляд перед собой. Затем, тяжело вздохнув, она принялась ходить из угла в угол, обдумывая предстоящий разговор с сестрой. Время от времени с раздражением всплескивая руками, Наталья подкрепляла свои неоспоримые доводы множественными примерами из жизни таких вот наивных дурочек. В конце концов, устав от бесполезного мельтешения по кабинету, она уселась за стол и с нетерпением принялась поглядывать на дверь.

Та вскоре отворилась, и на пороге выросла фигурка ее сестры. Дважды повернув ключ в замке, та твердой походкой прошла к столу, уселась на стул и, поставив локти на край стола, безапелляционно заявила:

— Я заранее знаю, что ты хочешь сказать! Но я его не брошу!

— Почему? — задала Наталья всего один вопрос, и рука ее сама собой потянулась в верхний ящик стола, где она держала сигареты.

— Потому, — буркнула Милочка и совсем по-детски надула губки. — Он хороший…

— То же самое я слышала несколько лет назад об Олеге. Затем ты мне написала восторженное письмо о любезном твоему сердцу Иннокентии, роман с которым, кстати сказать, я не одобряла.

— При чем здесь все это?! — вспыхнула Милочка и, почти вырвав из рук сестры дымящуюся сигарету, глубоко затянулась. — Да, Олег оказался мерзавцем, да, я устала, вечно ожидая Иннокентия, ну и что?! Что это меняет?! Мне ведь почти тридцать!..

— Вот именно! — подняла Наталья кверху указательный палец. — И я хочу, чтобы тебе потом было почти сорок, а потом почти пятьдесят и так далее, далее, далее…

— Ты на что намекаешь? — захлопала Милочка длинными ресницами.

— Я не намекаю, я говорю… Послушай меня внимательно. — Она с мольбой посмотрела в глаза сестры. — Ты спасла его, хорошо. В конце концов, это было твоим долгом. Но на этом — все!.. Он жив-здоров, так пусть отправляется, куда его бандитские глаза глядят!

— Ты ничего не знаешь! — попыталась возмутиться Милочка. — Это не я его спасла, а он меня!

— Зачем?! Что-то ему, видимо, нужно от тебя… Извини, но следов пылкой страсти я не заметила!

Хотелось Милке того или нет, но в словах Натальи была доля правды, причем доля немалая. С тех пор как Максим пришел в себя, он почти ни разу не проявил теплых чувств. Вот и не далее как двадцать минут назад, когда она, не сдержав эмоций, подлетела и поцеловала его, он недовольно поморщился и попытался отодвинуться.

— Мил, — тихо позвала Наталья и погладила ее по руке. — Пусть он уезжает, а?! Не приведи господь, понаедут сюда его братишки, что делать тогда будем? У меня здесь двести детских душ. Кого под пули подставим?

На последних словах голос ей изменил, и Наталья всхлипнула. Она уткнула лицо в раскрытую ладонь и несколько раз отчаянно мотнула головой. Милочка с жалостью смотрела на сестру, не в силах вымолвить ни слова.

В комнате повисло тягостное молчание. Горка окурков в пепельнице росла, постепенно погребая под собой кучку пепла и пару фантиков от шоколадных конфет. Почему-то эти яркие конфетные бумажки не давали Милочке покоя. Она терзала их кончиком сигареты, морщилась от дыма, который резал ей глаза, но выдавить из себя те единственные слова, которых от нее сейчас ждали, все никак не могла.

Умом она понимала, что сестра права как никогда, но вот сердце…

Сердце отказывалось слушать доводы рассудка. Стоило только Максиму посмотреть в ее сторону, как оно тут же принималось толкать бешеными толчками разгоряченную кровь по жилам. Дыхание перехватывало, и Милочке до звона в ушах хотелось, чтобы этот взгляд был всегда обращен только в ее сторону.