Когда домъ былъ устроенъ, какъ слѣдуетъ, въ милой мамашѣ, въ Блумсбери-скверъ отправили письмо съ просьбою провести нѣсколько дней въ Твикенгемѣ. Прелестное дитя сильно желало выставить передъ родительскими глазами хорошую мебель, украшавшую ея домъ. Нѣжная родительница не замедлила прибытіемъ. Любопытство ея было возбуждено до такой степени, что еслибы приглашенія не послали, то можно бы было ждать съ ея стороны насильственнаго визита. Она привезла съ собой сундукъ, который предвѣщалъ что-то въ родѣ цѣлаго мѣсяца пребыванія въ Твикенгемѣ. Сказать правду, милая мамаша нѣсколько завидовала, гуляя по великолѣпнымъ комнатамъ своей дочери. Она въ восхищеніи складывала руки, осматривая рѣзныя кровати, и постукивая кулакомъ въ упругіе матрацы. Она ощупывала тонкое бѣлье и малиновые шелковые обои. Она готова была присягнуть, что комнаты для слугъ лучше, чѣмъ у нея самой. «Какъ! полотняныя простыни, а брать твой Бобъ спитъ на коленкорѣ!» восклицала она въ изумленіи. Брюссельскіе ковры, куча бархату, турецкіе, персидскіе коврики, все это вызывало у нея громкія восклицанія и затаенную зависть.
Достойная старушка завидовала до послѣдней степени; самое худшее было то, что при видѣ всего этого она должна была принимать радостный и гордый видъ. «Какъ бы я хотѣла имѣть платье, такое, какъ занавѣсы въ вашей гостиной!» Это было единственное замѣчаніе, которое она осмѣлилась сдѣлать.
Посѣщеніе мамаши можно было легко объяснить тѣмъ, что мистриссъ Икль еще мало знала толкъ въ хозяйствѣ, и чувствовала себя столь же смущенною, сдѣлавшись госпожей обширнаго зданія въ Тинкенгемѣ, какъ можетъ быть смущена невинная молодая лэди, привыкшая управлять тележкой, запряженной пони, когда увидитъ себя на козлахъ большой телеги съ длинными возжами въ рукахъ. Послѣ многихъ совѣщаній между матерью и дочерью, — заключенія, къ которымъ онѣ пришли, были, для формы, сообщены мастеру Иклю, чтобъ узнать, не имѣетъ онъ противъ нихъ какихъ нибудь возраженій.
— Мы съ Анастасіей уладили все, начала мистриссъ де-Кадъ, смѣло рѣшившаяся объяснить Долл всю дѣловую сторону своихъ заключеній. — Вы представить себѣ не можете, Икль, какъ это милое дитя заботится, чтобъ поддержать приличный видъ, необходимый для свѣта. — Но прежде всего, скажите мнѣ, вы желаете имѣть завтракъ каждый день?
Посмотрѣвъ на нее нѣсколько минутъ, пока собирался съ мыслями, Долли отвѣчалъ, съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, что привыкъ завтракать каждый день.
— Не знаю, можно ли будетъ устроить завтракъ, Икль, сказала ему теща, покачивая головою.
— Какъ! нельзя устроить завтрака? — нельзя, въ моемъ собственномъ домѣ? вскричалъ Долли.
— Вашихъ шестьсотъ фунтовъ въ годъ не надолго станетъ для поддержки такого дома, объяснила мамаша.
— Но вѣдь есть еще ея шестьсотъ фунтовъ, возразилъ супругъ.
Кашлянувъ нѣсколько разъ, мистриссъ де-Кадъ продолжала:
— Я думаю, что Анастасія рѣшилась насколько возможно быть бережливой; она хочетъ копить свои доходы для дѣточекъ, если будетъ осчастливлена ими. Я сильно сомнѣваюсь, чтобы 8 фунтовъ въ недѣлю было достаточно для поддержки такого дома, Икль.
Несчастный Долли былъ какъ въ туманѣ. Ее доходъ! бережливой на сколько возможно! Это было что-то новое и неожиданное. Не желая разсуждать объ этомъ предметѣ съ мистриссъ де-Кадъ, онъ сказалъ:
— Если восьми фунтовъ недостаточно, возьмите десять.
— Но, Икль, будьте разсудительны, воскликнула она:- подумайте, хотя немного, прежде чѣмъ говорить такія вещи. Вспомните, что нужно уплачивать на наемъ помѣщенія. Кромѣ того, — налоги, плата прислугѣ. Хотѣла бы я знать, откуда взять столько денегъ?
Это разсужденіе ему показалось смѣшнымъ.
— Откуда? вскричалъ онъ. — Конечно, изъ дохода Анастасіи! онъ ей выдѣленъ!
Спокойствіе, съ которымъ тёща посмотрѣла на Долли, было убійственно.
— Не думаю, мистеръ Икль, замѣтила она: — чтобъ мистеръ де-Кадъ, какъ опекунъ дочери, согласидся подъ какимъ бы то ни было видомъ, трогать достояніе Анастасіи!
Могъ ли Долли вѣрить своимъ ушамъ? Онъ вскочилъ, какъ бѣшеный, и промчавшись самымъ невѣжливымъ образомъ мимо дорогой тёщи, которая стояла, какъ пораженная громомъ, — бросился вверхъ по лѣстницѣ, въ спальню жены. Его блѣдное лицо и дрожащія губы сильно встревожили изящную Анастасію которая, сидя на свой «duchesse», занималась умащиваніемъ своихъ прекрасныхъ бровей.
— Въ чемъ дѣло, скажите на милость? спросила она.
— Мистриссъ Икль, началъ запыхавшійся Долли: — ваша мать позволила себѣ, я — я боюсь — съ вашего одобренія, — произнести нѣсколько такихъ словъ, которыя требуютъ объясненій и оправданія съ вашей стороны немедленно, или…
— Или что, мистеръ Икль? спокойно спросила супруга.
— Или всѣ близкія отношенія между нами должны кончиться, сказалъ Долли.
Онъ хотѣлъ сказать: «или я оставлю этотъ домъ», но хладнокровіе жены его усмирило.
— Какъ вамъ угодно, мистеръ Икль, возразила Анастасія, возвращаясь къ своимъ бровямъ.
— Правда ли, сударыня провозгласилъ Долли, стараясь принять на себя величественный видъ; — правда ли, что вы уполномочили мистриссъ де-Кадъ такъ неприлично выразиться относительно вашего дохода?