Блумсберийская красавица

Онъ покраснѣлъ, какъ крикетный шарикъ и вскричалъ; «О, небо!» затѣмъ пристально посмотрѣлъ на меня. Человѣку, знающему мистриссъ Икль, легко было понять, зачѣмъ требовалось мое общество.

— Ей нужны вы, Долли, ей нужно, чтобы вы знали, какъ весело она проводитъ время безъ васъ, разъяснилъ и ему: — и такъ какъ она увѣрена, что мы теперь живемъ вмѣстѣ, то и разсчитала, посредствомъ меня, довести до вашего свѣдѣнія о томъ, какъ отлично она веселится. Очень искусно, должно признаться!

— Какъ она безсердечна! вскричалъ онъ: — не доставало только этого послѣдняго удара!…

— Любезный другъ, между вами происходитъ борьба, и это приглашеніе показываетъ, какъ она намѣрена вести дѣло, продолжалъ я. — Вы можете положиться на мои слова, что и она не чувствуетъ себя счастливою. Вы должны дѣлать видъ, что не обращаете вниманія на то, что она дѣлаетъ, и показывать, что совершенно перестали о ней думать. Это ее срѣжетъ. Предоставьте мнѣ вести съ ней дѣло. Идти мнѣ на этотъ вечеръ?

Долли казалось, что принять приглашеніе равносильно переходу на сторону прекраснаго непріятеля. Этого блестящаго праздника: который давался въ насмѣшку ему, должны были, по его мнѣнію, бѣжать всѣ, которыхъ онъ называлъ друзьями.

Но, какъ человѣкъ самоотверженный, Долли разсуждалъ, что хоти у меня и недостаетъ великодушія, онъ все-таки не будетъ мѣшать моему удовольствію быть на балѣ.

— Вы единственный человѣкъ, сказалъ Долли: — котораго мнѣ пріятно представить себѣ веселящимся въ моемъ домѣ.

— Вы ошибаетесь, Долли, отвѣчалъ я: — если я пойду къ ней, то не ли собственнаго удовольствія, а чтобы быть полезнымъ вамъ. Она меня не ждетъ, даже увѣрена, что я не приду; мое появленіе изумитъ ее столько же, какъ еслибы вы сами явились. Хотите услышать правдивый отчетъ обо всемъ, что тамъ произойдетъ?

— Да, отвѣчалъ онъ; — неужто она хочетъ быть весела и счастлива!

— Хотя бы ея сердце разрывалось, отвѣчалъ я: — вы можете быть увѣрены, что она мнѣ этого не выкажетъ.

— Если она несчастна, я прощу ее, прошепталъ Долли.

Когда наступилъ назначенный вечеръ, я одѣлся въ самое модное платье. Долли смотрѣлъ на меня съ безмолвно-несчастнымъ видомъ: онъ толковалъ, что останется одинъ, но клялся, что не хотѣлъ бы тамъ быть и за тысячу фунтовъ. Мы условились, что онъ будетъ ожидать моего возвращенія, а я долженъ уѣхать оттуда сейчасъ же послѣ ужина.

Мнѣ всегда доставляетъ наслажденіе отплачивать людямъ ихъ же монетою, или, какъ говорится, поражать ихъ собственнымъ оружіемъ. Когда мистриссъ Икль, разодѣтая въ пухъ и прахъ, подошла ко мнѣ и улыбкой и любезно освѣдомилась о моемъ здоровьѣ, я уразумѣлъ все значеніе ея коварной привѣтливости.

— А гдѣ же мистеръ Икль? замѣтилъ я, когда, въ свою очередь, достаточно наговорилъ ей комплиментовъ.

— Развѣ вы его не видѣли? вскричала она съ удивленіемъ, превосходно разыгрывая роль: — а я думала, что вы съ нимъ такіе неразлучные товарищи!

— Да, это такъ, отвѣчалъ я, съ самой натуральной улыбкой:- но когда джентльмены женятся, то мы, холостяки, хорошо знаемъ, что постоянная компанія съ нами кончена. Здоровъ онъ?

Прекрасная лгунья пожала своими прелестными бѣлыми плечами и старалась казаться хладнокровною.

— Вѣроятно, онъ гдѣ нибудь на континентѣ, сказала она съ улыбкой: — онъ уже сдѣлалъ изъ меня вдову.

Я пристально наблюдалъ за ней, и она также не сводила съ меня глазъ цѣлый вечеръ. Она поняла меня такъ же хорошо, какъ и я ее понялъ. Она представлялась беззаботною и веселою, какъ птичка. Не проходило ни одного танца, въ которомъ бы она не принимала участія. Она выставляла мнѣ на видъ всѣ свои кокетливыя ужимки сидя подлѣ меня, она отдала джентльмену-нѣмцу розу изъ своего букета. Разумѣется, я долженъ былъ, по ея разсчетамъ, непремѣнно передать Долли это. Въ сущности, она испортила свою роль роль утрировкой. Я былъ замученъ громаднымъ числомъ новыхъ знакомствъ, которыя она мнѣ навязывала; знакомые эти были все молодые джентльмены, смотрѣвшіе привычными губителями дамскихъ сердецъ. Это былъ способъ снабдить меня спискомъ ея поклонниковъ. Я былъ радъ, когда могъ, наконецъ, ускользнуть и поспѣшилъ къ бѣдному Долли.

Онъ не слышалъ, какъ я вошелъ. Я нѣсколько минутъ смотрѣлъ на моего добросердечнаго друга, спавшаго въ большомъ креслѣ: платье на немъ было въ безпорядкѣ, волосы растрепаны, лицо озабоченное и исхудалое.

Я разбудилъ его крикомъ: Вставайте, дружище!

Онъ сказалъ, потягиваясь:

— Я утомился, прислушиваясь къ стуку экипажей и заснулъ. — Мнѣ только что снилась она… Что она?

— Конечно, прекрасна, отвѣчалъ я.

— Да, да, разумѣется, пробормоталъ онъ. — Спрашивала обо мнѣ? прибавилъ онъ, колеблясь.

Пока я разсказывалъ ему все, что видѣлъ и слышалъ, онъ сидѣлъ, опершись локтями на столъ и смотря пристально въ мое лицо.

— Но какъ вамъ кажется, какъ человѣку безпристрастному, сказалъ Долли: — несчастна она, грустна въ душѣ? жалѣетъ?

— Конечно! возразилъ я: — она только притворяется веселой.

— Слава-Богу, слава-Богу! вскричалъ онъ: — быть можетъ, она еще все-таки любить меня.

Мнѣ нужно было предложить ему нѣсколько вопросовъ, для его и для моего собственнаго руководства.