Блумсберийская красавица

Стоило посмотрѣть, какъ это прекрасное созданіе поднялось съ мѣста и встало передъ крошкой-мужемъ, подобное богинѣ по величію и осанкѣ. Это былъ монументъ, который смотритъ съ отвращеніемъ на стоящій подлѣ него чугунный котелокъ.

— Если я хорошо разслышала, сказана она своимъ звучнымъ контральтовымъ голосомъ: — мистеръ Икль обвиняетъ меня въ невѣрности.

— Вы разслышали невѣрно, мягко возразилъ Долли:- я только предостерегъ васъ.

— Я очарована вашимъ истинно-джентльменскимъ поведеніемъ, сэръ, продолжала она, дѣлая презрительную книгу. — Право, я совершенно уничтожена! Чтожь, продолжайте, мистеръ Икль! Вѣрно, у васъ есть въ запасѣ еще болѣе вѣжливыя слова? Я въ вашей власти, сэръ. Можете оскорблять меня, сколько вашей душѣ угодно.

Видя, что вмѣсто нападенія приходится обороняться, Долли перемѣнилъ тетиву и, въ видѣ защиты, противопоставилъ женѣ обвиненіе.

— Я видѣлъ, что этотъ человѣкъ цаловалъ вашу руку, воскликнулъ онъ, вздергивая голову, какъ бы желая сказать, что готовъ поклясться въ справедливости своихъ словъ и что безполезно оспаривать это обстоятельство.

— A еслибы онъ это и сдѣлалъ, сэръ, вскричала мистриссъ Икль:- если онъ, нѣмецъ, воспитанный и выросшій въ Германіи, рожденный отъ германскихъ родителей, — еслибы онъ и сдѣлалъ то, что всегда дѣлается въ Германіи (это вамъ было бы извѣстно, сэръ, еслибы было хотя немного смыслу и свѣдѣній въ вашей нелѣпой головѣ), какая же бѣда сталась отъ того, что онъ цаловалъ мою руку? Цалуютъ у королевы руку — да или нѣтъ? Чего жь вы безумствуете? Мистеръ Икль, мнѣ стыдно за васъ! Фи!

Но Долли былъ непоколебимъ.

— Вы, какъ англичанка, какъ моя жена, носящая мое имя, не должны были одобрять его нѣмецкихъ привычекъ. Я, вашъ мужъ, предпочитаю англійскіе обычаи!

— Я краснѣю за васъ, мистеръ Икль, отвѣчала Анастасія. — О, я разскажу это дома! Ха, ха! Ахъ, вы нелѣпый простакъ! гадкій вы карликъ!

Красавица нанесла этими словами очень больную рану; мысль быть поднятымъ на смѣхъ блумсберійскимъ населеніемъ очень огорчила Долли.

— Германскіе обычаи! вскричалъ Долли:- но вѣдь, я думаю, еслибъ въ Германіи былъ обычай… обычай…

Онъ никакъ не могъ придумать, какой тутъ нужно было привести обычай.

— Продолжайте, гадкій змѣенышъ, продолжайте, я не спѣшу никуда; соберитесь съ вашими идіотскими мыслями, говорила Анастасія, садясь опять на прежнее мѣсто.

Время было остановить этотъ перечень обидныхъ прозвищъ.

— Я могу быть и идіотомъ, и чѣмъ вамъ угодно, мистрисъ Икль, отвѣчалъ онъ:- но все-таки долженъ васъ предостеречь, разъ навсегда, сударыня, что если я когда нибудь опять настану васъ въ исполненіи этихъ чужеземныхъ обычаевъ, то или я оставлю васъ навсегда, или вы оставите этотъ домъ и отправитесь въ ту страну, гдѣ подобные неприличныя обычаи терпимы.

— Вы можете дѣлать, какъ вамъ угодно, сэръ, спокойно отвѣчала она. — Можете отправляться куда хотите. Можете отправиться хоть въ Іерихонъ, мистеръ Икль, если вамъ это нравится.

— Я отправлюсь, когда и куда мнѣ будетъ угодно, мистриссъ Икль.

— Такъ я прикажу, чтобъ подали экипажъ.

— Бездушное, продажное созданіе! прокричалъ Долли: — на зло вамъ, я останусь.

И онъ бросился изъ ея комнаты въ библіотеку — въ свою комнату.

Точно кто нибудь больной при смерти лежалъ въ этомъ домѣ, угрюмомъ, затихшемъ домѣ: всѣ разговоры говорились въ немъ шопотомъ. Долли, отдавая прислугѣ приказанія, невольно говорилъ плачевнымъ тономъ. Мистриссъ Икль держала себя трогательно; жизнь ея, казалось, быстро угасала. Доброта въ отношеніи къ прислугѣ дошла у нея до крайней степени.

Сами слуги выказывали большую заботливость въ своимъ враждующимъ господамъ. Кухня раздѣлялась на двѣ партіи — приверженцевъ господина и защитниковъ госпожи. Женщины упорно держали сторону Долли, но кучеръ, какъ рыцарь съ возвышеннымъ сердцемъ, стоялъ за прекрасную Анастасію. Въ теченіе двухъ дней супруги не говорили другъ съ другомъ; они встрѣтились только разъ въ корридорѣ. Долли прошелъ мимо Анастасіи, поднявъ голову и смотря прямо впередъ, а она смотрѣла ему прямо въ лицо и презрительно улыбалась. На обѣдъ онъ велѣлъ себѣ подать въ библіотеку двѣ котлетки, а она подкрѣпила свои силы въ гостиной дичью и грибами.

За обѣдомъ онъ думалъ: «я ее отучу отъ такого оскорбительнаго обращеніи со мною!», а она думала: «Постоитъ онъ предо мной на колѣняхъ за это!»

Часовъ въ девять вечеромъ, Долли позвонилъ въ колокольчикъ, и позвавъ горничную, сказалъ ей, что будетъ спать отдѣльно отъ жены, въ запасной спальнѣ. Горничная полетѣла съ этими новостями въ кухню; кухарка и Мэри принялись восклицать: «Боже мой!» и выражали желаніе знать, какъ перенесетъ кто барыня; а Джонъ смѣялся и утверждалъ, что очень это пріятно слышать и что «по дѣламъ вору и мука».

Когда наступило время ложиться спать, Долли спросилъ свѣчку. Къ большому его изумленію, горничная принесла кухонный оловянный подсвѣчникъ, съ кускомъ грязнаго, оплывшаго сальнаго огарка.

— Зачѣмъ вы принесли эту гадость? спросилъ Долли: — принесите мнѣ серебряный подсвѣчникъ.

— Барыня сказала, что для васъ назначенъ этотъ подсвѣчникъ, сэръ, отвѣчала горничная.