Блумсберийская красавица

Но милый Долли былъ все еще очень боленъ и очень унылъ. Онъ вынесъ такой потрясающій ударъ, что, казалось, не желалъ подвергаться опасности получить новый такой же. Анастасія съ удивленіемъ замѣтила, что онъ вовсе не былъ радъ ея обществу, какъ бывало прежде; видъ ея брата былъ положительно ему противенъ.

Теперь она была бы рада помириться съ нимъ, но его упрямство мѣшало всякому сближенію. Его отвѣты, на всѣ ея нѣжныя слова были неизмѣнно лил: «благодарю васъ», или «какъ вамъ угодно».

— Хорошо вы спали, неоцѣненный Долли?

— Благодарю васъ.

— Не хотите ли встать, милый?

— Какъ вамъ угодно.

— Не хотите ли, мой Долли, бифштексъ къ завтраку?

— Благодарю васъ.

— A немного поджареннаго хлѣба, мой голубчикъ?

— Какъ вамъ угодно.

Бѣднякъ былъ слишкомъ добросердеченъ, чтобы отвѣчать невѣжливостью на ея внимательность, но въ то же время и слишкомъ сильно уязвленъ, и быть можетъ, слишкомъ благоразуменъ, чтобы поощрять ея попытки въ примиренію. Онъ говорилъ мнѣ, что ни разу не упомянулъ о ея жестокомъ обхожденіи съ нимъ, и не порицалъ ее за низкій образъ дѣйствій въ ту достопамятную ночь.

Она хорошо знала, что дѣлала мнѣ большое и непоправимое оскорбленіе, говорилъ онъ. — Что же за польза въ томъ, что я сталъ бы говорить ей то, что она уже знала?

Я и до настоящаго времени не могу рѣшить, былъ ли Долли идіотъ или ангелъ въ образѣ человѣка.

Холодность Долли часто заставляла благородную Анастасію искать утѣшенія у нѣжнаго Боба.

— Онъ все такой же угрюмый, жаловалась она этому милому юношѣ: — не хочетъ даже говорить со мной. Боже мой! какъ онъ перемѣнился!

— Я бы его перемѣнилъ, мудро отвѣчалъ Бобъ: — я бы его заставилъ быть учтивымъ! онъ скоро бы у меня очнулся.

Наконецъ, наступило время, когда докторъ велѣлъ больному каждый день выходить въ гостиную. Бѣдный Долли! Какъ его утомляло это короткое путешествіе по лѣстницѣ! Онъ самъ не думалъ, что такъ ослабѣлъ. Ноги его дрожали подъ тяжестью тѣла, которое я могъ бы нести подъ мышкой столь же легко, какъ зонтикъ; достигнувъ дивана, Долли падалъ на него и задыхался такъ, зло, казалось, сдѣлай онъ еще одинъ шагъ — и ему угрожаетъ смерть. Но Анастасіи онъ не позволялъ себя поддерживать. Она злобно кусала губки, когда онъ выражалъ желаніе опереться на лакея. Впрочемъ, она не возражала; вообще, съ нѣкотораго времени, она остерегалась обижать Долли, сознавая, что его присутствіе въ домѣ необходимо для ея собственнаго спокойствія и выгоды.

Но Боба она все-таки держала въ домѣ (къ большому ущербу въ занятіяхъ этого талантливаго дантиста), держала, какъ сильнаго, мускулистаго палача, который можетъ пригодиться въ случаѣ новаго побѣга Долли.

— Зачѣмъ этотъ человѣкъ здѣсь? спросилъ разъ Долли.

— Какой человѣкъ, мой милый? спросила у него Анастасія, думая, что мозгъ мужа въ разстройствѣ и ему представляются привидѣнія.

— Вашъ братъ, отвѣчалъ Долли.

— Онъ гоститъ у меня, мой дорогой, возразила Анастасія, съ трудомъ сдерживая горечь при названіи такого прекраснаго юноши, какъ Бобъ, просто «человѣковъ».

— Я желаю, чтобы онъ немедленно оставилъ мой домъ, приказалъ Долли.

— Тамъ-какъ онъ мой близкій и кровный родственникъ, мистеръ Икль, возразила Стаси съ пламеннымъ достоинствомъ: — то, я думаю, вы могли бы менѣе рѣзко о немъ выражаться. Но онъ уйдетъ, мой милый! Я на все готова, чтобы вамъ угодить, мой дорогой!

Оставивъ мужа, она поспѣшила въ Бобу.

— Бобъ, милый! онъ говоритъ, что вы должны уйти отсюда, но не безпокойтесь: только не будьте у него на глазахъ, вотъ и все!

Когда жена говоритъ о своемъ мужѣ «онъ» и входитъ въ соглашеніи съ братомъ, какъ бы провести его, то я всегда считаю это вѣрнымъ знакомъ, что лэди уже совершенно покончила съ любовью — и мои догадки всегда бываютъ вѣрны. Долли, по одному табачному запаху, зналъ, что Бобъ все еще оставался въ домѣ; онъ хорошо понималъ и то, что этого, многообѣщающаго молодаго храбреца, удерживали въ качествѣ стража и наблюдателя надъ нимъ, Долли. Однакожъ, когда нахальный юноша появился однажды за обѣдомъ, Долли спокойно перенесъ его присутствіе, вмѣсто того, чтобы позвонить и послать за полисменомъ. Эта нерѣшительность стоила ему потери власти.

Первая серьезная стычка, возобновившая непріятныя дѣйствія, случилась по поводу того, что Долли, который уже кончилъ леченіе, однажды утромъ прогналъ своего лакея за грубости.

Безтолковый слуга потерялъ мѣсто, поддавшись дурнымъ внушеніямъ мистера Боба де-Када, который съ нимъ свелъ компанію. Они играли по пенсу въ карты, обокрали погребъ съ виномъ, и роспили свою добычу сидя въ кладовой съ трубками. Бобъ взялъ въ займы нѣсколько шиллинговъ изъ плисовыхъ кармановъ пріятеля, и въ заключеніе, подбилъ этого глупца наговорить Долли грубостей.

— Не обращайте вниманія на слова этого дурака, совѣтовалъ Бобъ: — я васъ поддержу, Анастасія также.

Я до сихъ поръ твердо убѣжденъ, что именно по внушенію Боба этотъ малый, передъ уходомъ своимъ изъ дому, разорвалъ свои плисовые брюки и каштановаго цвѣта ливрею; впрочемъ, на подобномъ святотатствѣ страшно остановиться, и я не буду болѣе говорить объ этомъ предметѣ.