Блуждающий костер

— Вот уж это вряд ли. — Если бы Володя был искушен в философских диспутах, то наверняка зарядил бы длинную премудрость про смысл жизни и его отсутствие в городе; но, так как он не был искушен, то, буркнув себе под нос, принялся снова перебирать струны.

В течение всего разговора Женя неотрывно следила за Данилой. Ей показалось, или он действительно изменился со вчерашнего дня? Как раз после ночи, когда он… когда его… Словом, после того, что было. То ли он говорил больше обычного, то ли говорил не то, что обычно — но однозначно, с ним что-то произошло. Она пристально всматривалась в ребят, пытаясь определить, заметили ли они перемену. Но никто, похоже, не обращал внимания. «А может, это мне чудится, и ничего такого нет? Прежде ведь я вообще его не слушала. Он мною не интересовался, а я — им. Может, на самом деле он всегда был таким? И потом… ведь если он изменился после того самого, то он должен быть не один такой. Те следы в первое утро… Тогда к костру ходил кто-то еще. И этот кто-то сейчас тоже среди нас. Кто же это?» Женя задумалась, кто из команды, помимо Данилы, стал вести себя по-другому. Но на ум ничего не приходило. Все было, как всегда.

— Знаете, а я бы хотела умереть в горах, — неожиданно сказала Яна. — Нет, не сейчас, конечно, — хмыкнула она, встретив удивленные взгляды. — Потом. Ну, когда время придет.

— Это когда потом? В восемьдесят лет?

— Может быть. Когда все надоест. Я всегда про себя думала, с самого детства: не хочу умирать в своей постели. Или на больничной койке — того хуже. Лекарства, медсестры. А ты старая и никому не нужна. — Яна потупила глаза, опасаясь, что из ее юных уст эти слова могут показаться фальшивыми.

— Угу, погано, — понимающе вздохнула Катя.

— Вот потому я и хочу, когда время придет, умереть… ну хоть где-нибудь здесь.

— В восемьдесят лет пойти в поход, и чтоб лавиной засыпало? — захохотал Данила.

— Боюсь, в этом возрасте ты уже никуда не дойдешь, — заявил Генка. — Красивую смерть надо организовывать пораньше.

— Блин, народ! Ну чё вы все о смерти да о смерти? Других тем, что ли, нет? — проскрипел Димыч из своего угла.

Он только что закончил зашивать носок, а теперь принялся за починку ножен. В течение всей беседы он не поднимал головы, не желая встречаться глазами с Женей. Но сейчас, все-таки поймав его взгляд, она убедилась, что они думали об одном и том же. Он тоже заметил про Данилу!

— Точно. Давай спой что-нить жизнеутверждающее! — подхватил Данила.

Володя задумчиво взял несколько аккордов, вспоминая, что он еще не пел. Наконец, лицо его приняло поэтическое выражение, глаза затуманились — он выбрал песню. «Я сердце оставил в Фанских горах, теперь бессердечный хожу по равнинам», проникновенно начал он. Эта песня тоже трогала нежные струны души, но была более мужской, чем предыдущая. В ней вообще не было женщины, даже в качестве воспоминания. Герой томился исключительно благородной любовью к горам, и заканчивалось все хорошо: предполагалось, что он обязательно туда вернется. Но Женя не вслушивалась в продолжение — в голове застряла только первая фраза. Она казалась ей подтверждением всех мыслей и страхов последних дней. Правда, сейчас она готова была видеть это подтверждение во всем.

— Вот это уже лучше! — одобрительно усмехнулся Данила, когда Володя закончил. — Сердце ведь оставил, а не жизнь, не тело. А потом за этим сердцем вернется, когда надо будет.

— А вдруг не вернется? Или вернется, но не найдет? Что с ним тогда будет? — неожиданно для себя самой спросила Женя.

— Это ты у Визбора спроси, — улыбнулся Володя. Хорошая походная песня вернула ему бодрое расположение духа. Последнюю строфу он пропел чуть ли не маршем. — Эй, там чай в котле остался? Плесните-ка мне. Горло пересохло. — Он протянул кружку Пете, который сидел ближе всех к котлу.

Вспомнив про остывший чай, другие тоже потянулись за кружками. Котел быстро опорожнили, а заодно поделили оставшиеся печенья и сахар. Едоки устроились поудобнее. Снова задвигались челюсти, зачмокали губы. Под натиском физического удовольствия лирическая грусть сразу отступила. Один Данила пожелал вновь вспомнить о ней — и то с целью пошутить.

— Нет, ты как хочешь, а я против, чтобы в горах умирать. — Он весело взглянул на Яну, попивая чай.

— Почему?

— Да ты сама посуди: если, к примеру, моего тела не найдут, я же буду тут вечно бродить призраком. Народ по ночам пугать, хе-хе!

Он обвел всех глазами, приглашая посмеяться. Женя вздрогнула и чуть не выронила кружку. Она жалобно посмотрела в димычев угол, ища помощи. Оттуда ей в ответ молча блеснули очки.

— А если и найдут, все равно будешь бродить! — с удовольствием подхватил Петя. — Вот, говорят, те, что на перевале Дятлова погибли — так их якобы потом видели несколько раз. И на самом перевале, и по окрестностям.

— Как видели?!

— Ну так — типа идет какая-то группа вдалеке по хребту. Ты кричишь — не отзываются. Бежишь туда, прибежал — а уж нет никого. Даже лыжни нет. Вот так. Мираж!