Хрущёв: – Не аплодирую, не разобрался. Может быть и нужно.
Так и идёт – не докладом, а диалогом с Никитой. Жалуется Кочетов, что ездили в Норвегию – там все о Пастернаке говорят, Никита вслух:
– Если бы «Живаго» была напечатана – никакой бы премии не получил.
Ещё прошёлся Кочетов по «Вологодской свадьбе» Яшина, противопоставил такой пьянствующей деревне – просвещённую, ждущую журналов (его «Октября»), и закончил неудовлетворённо: – Не выбрасывать же со Сталиным и Советскую власть. Я приготовил другую речь, извините, прочёл эту.
Так понять: речь-то была – против «Ивана Денисовича». И самое время им – душить его всеми катками! самая пора атаковать! Но – нельзя. Вот он, «культ личности»!
Потом через одного выступал известный портретист и украшатель Сталина Налбандян. Тоже вот обстановочка, как ему сейчас выглядеть чистым? «Наш народ негодует против абстракционистов, но негодование не попадает в прессу. До каких пор будет демократия?»
Хрущёв, охотно отзываясь:
– Если такие вывихи в Союзе художников, то не надо собирать съезда, а собрать
Налбандян: – Но разве виноваты художники, писатели, которые честно воспевали культ личности? Так чт
Хрущёв: – Да 99 % непропущенных при Сталине вещей – было верно задержано. Сталин-то – не враг был революции. Теперь рассчитывают: что у меня тогда выпустили – я теперь вставлю и ещё посильней напишу. Нет, не протащите! Что ж, писатель в кабинете сидит – он и судья? Судьёй будет партия! Никто из нас сам от себя никогда не выступает, советуемся. А почему вы считаете, что это принуждение, когда требуют, чтобы вы что-то опустили? Это у вас мания величия. Это уже будет не демократия, а дом сумасшедших. Теперь будет не жёстче, но –
В перерывах я стал замечать, что кто в декабре жаждали со мной знакомиться, теперь не только не искали меня, но ускользали. Правда, Симонов в этот раз сам подошёл, познакомились.
А ещё есть Турсун-Заде, пафосный карлик: – В национальных литературах такая теперь тенденция: Солженицын открыл дорогу – значит, тащи из мусорного ящика. Нет! Критиковать – так надо одновременно и утверждать. А то для положительных героев не хватает слов. Эренбург для Маяковского не нашёл красок…
Эренбург? Никита не может слышать, не отозвавшись:
– В Париже, мол, я писал, дышал, – а тянет в Россию. Чего его тогда в Россию тянет?
Турсун-Заде: – Наши сердца принадлежат партии.
Хрущёв: – Да я вот никогда не имел партийных взысканий, потому что у меня внутренняя дисциплина. Если так и у писателя будет – никакой цензор не нужен тогда. А то думает: как изложить, чтобы проскочило? Это – антипартийность.
Это – всё реплики были. А теперь, оказывается, начинается его сплошная речь. Не помню, занял ли он трибуну, или так и говорил со средины президиумного стола (кажется). Начало речи было отмечено тем, что подали ему бумагу, и он стал читать. Длинно читал. Вроде как бы резолюция, но не нами принимаемая, или заключение ЦК, нам лишь к сведению.
Идейно-творческих провалов не произошло, но ряд ошибок. И посейчас мы с удовольствием поём песни Демьяна Бедного. Некоторые представители искусств судят по запахам отхожих мест. (Перечисляются области искусств и в какой что сделано хорошее и в какой что плохое.) В кино – дело далеко не так благополучно. Нам, ЦК, в предварительном порядке показали «Заставу Ильича». Там ещё есть неприемлемые места, надо исправлять. Но поскольку Некрасов уже об этом высказался за границей – скажем и мы. При таком символическом названии трое молодых героев не знают, зачем живут. Сомнительные гулянки. Отец не может ответить на вопросы сына, – как это может быть? Внести разлад с отцами?
– Не выйдет! В Советском Союзе нет проблем отцов и детей! В Ленинграде поставили «Горе от ума» (видимо, Товстоногов), а на занавеси: «И чёрт меня дёрнул родиться в России с моим умом и талантом». Тут Грибоедов взят как щит. А Грибоедов – прогрессивный писатель. Гнилая идея! Оставьте в покое шотландскую королеву! Велик был Шекспир – но в своё время. А вы дайте нам такое, что вызывает гнев или пафос труда.
Даже Сукарно и тот сторонник