Боевой ограничитель (СИ)

— Всё, всё, — прошептала она успокаивающе, откладывая в сторону отрезанный лоскут. — Осталось перевязать — и я от тебя отстану, слово даю.

Эмили вылила на сложенную в несколько слоёв марлю остатки чистой воды и начала вытирать грязь и кровь с лица Харона, злясь на собственные пальцы за неловкость и медлительность. Вроде и помогала отцу в клинике всю сознательную жизнь — а толку никакого. Хотя в Убежище даже самые суровые конфликты обычно заканчивались парой выбитых зубов да несерьёзными порезами. До семнадцатого августа две тысячи двести семьдесят седьмого года, конечно.

Эмили выбросила грязную повязку, потянулась за новой, смоченной в антисептике, — и, стиснув зубы, принялась обрабатывать края раны. Харон замер, крепко зажмурившись и не дыша. Только вена на виске билась под тонкой прозрачной кожей.

— Прости, — чуть не плача, попросила Эмили. — Прости, знаю, что больно. Потерпи ещё немножко.

— Это ведь так мерзко, — процедил он сквозь зубы. — Дотрагиваться до…такого вот. Тебе, должно быть, невыносимо…

Вязь шрамов на сожжённой радиацией коже, мышцы и сухожилия, просвечивающиеся из-под тонкого прозрачного слоя эпидермиса — всё это Эмили прекрасно видела, но это зрелище с самого начала не вызывало в ней ни страха, ни брезгливости, ни жалости. Вот такой уж он есть, Харон. И другим не будет. А значит, проблема заключалась только в одном. Как объяснить Харону, что никакой проблемы нет.

— Господи, так в этом всё дело?.. — её голос дрогнул. — Ну, перестань. Всё хорошо. Я… открой глаза, ну пожалуйста. Ты же такой храбрый и опасный гуль. Просто посмотри на меня. Видишь, я в порядке.

Ресницы Харона шевельнулись. Рыжие ресницы. Золотые.

— Мне стыдно, — глухо проговорил он. — Стыдно, что тебе приходится пачкать руки.

— Харон, — попросила она ласково. — Вспомни, пожалуйста, где ты меня встретил?

— В «Девятом круге».

— В Подземелье. В городе гулей. Я там провела почти месяц, и, наверное, осталась бы жить, если бы не встретила Рейли. И потом, ты правда думаешь, что мне что-то в тебе может быть противно?

— Ты ненормальная, — он обречённо покачал головой. — Ладно. Делай что хочешь. Хоть скальп с меня сними.

— Это как-нибудь в другой раз, — прошептала Эмили. И, повинуясь безотчётному порыву, осторожно дотронулась до щеки Харона внутренней стороной ладони. На секунду, не больше. Но этого мимолётного украденного прикосновения к горячей шершавой коже хватило ей, чтобы окончательно понять: нет. Не неприятно и не страшно. Как угодно — только не неприятно.

*

Харон не обманул — действительно, заживала рана на удивление быстро. Ночью Эмили размотала бинты, ожидая увидеть под ними ужас ужасный, — ничего подобного: не было ни гноя, ни воспаления, а рана наполовину затянулась тонкой прозрачной кожицей. К утру Харон выбросил старую повязку, а от новой отказался, заявив, что если Эмили так уж хочется попрактиковаться в медицине, то он может поймать для неё дикого гуля и хорошенько его отделать.

А к полудню они добрались-таки до супермаркета.

Сначала они увидели трупы. Присыпанные снегом, изувеченные, почерневшие, — Эмили даже не сразу поняла, что это такое. Кто-то просто свалил их в кучу у обочины дороги — на радость тощим воронам, слетевшимся сюда со всей округи.

Что ж, по крайней мере, этот жутковатый знак невозможно было истолковать неправильно. Мертвецы — значит, поблизости обосновались рейдеры. Значит, будет драка.

— Не смотри, — мягко сказал Харон, снимая с плеча рюкзак. — Хватит с тебя кошмаров собственного сочинения.

— Не понимаю, — Эмили устало помотала головой. — Нет, не понимаю. В чём смысл, Харон? Хорошо, ну нужно тебе чьё-то барахло — так отбери. Убей. Но мучить, издеваться — зачем? Зачем рейдеры это делают? Просто потому, что могут?

— Да, — гуль принялся раскладывать боезапас по карманам разгрузочного жилета. — Когда-то давно я бы сказал тебе: всё, что нужно знать о рейдерах — это что они убогие злобные мрази, без которых мир станет чище.

— Но не так всё просто? — Эмили, выпутавшись из лямок рюкзака, поставила его на землю рядом с вещами Харона и потянулась, разминая затёкшую спину.

— Несколько позже я сказал бы, что у них нет особого выбора в условиях примитивной стайной иерархии и недостатка ресурсов. Жестокость — простейший способ самовыражения. Ну и какая-никакая сублимация творчества.

— Ишь ты, — Эмили откинула барабан «Магнума», проверила, все ли гнёзда заполнены патронами.

— Ещё позже я сказал бы тебе, что они так борются со страхом смерти. Умирать страшно, — нет, гранаты не трогай, их я понесу, — и рейдеры, превращая убийства в ритуалы, создают для себя иллюзию контроля над собственной жизнью. Пытаются приручить смерть, стать с ней накоротке.

— Бедненькие.

— Но знаешь что? Всё это нисколько не отменяет моего изначального мнения, — Харон мрачно улыбнулся. — Мрази они, и нечего тут понимать. Ну что, как будем действовать? Эффективно или благородно?

— Благородно? — Эмили приподняла бровь.