Действительно, в воздухе были видны бесформенные предметы, которые падали с ужасающим воем. Это оказались связанные между собой листы железа. Фашисты изощрялись. Они решили психологически воздействовать на обороняющихся, надломить их волю к сопротивлению и сбрасывали, помимо бомб, железные бочки, колеса от тракторов, рельсы, листы железа. Но эти приемы врага ожидаемого эффекта не вызвали. Севастопольцы, не обращая внимания на жуткие звуки, успешно отбивали атаки врага.
От непрерывного гула орудий, от сотрясения, производимого бомбами и снарядами, казалось, дрожала севастопольская земля. Снаряды и бомбы взрывали мостовые, разрушали жилые дома и служебные здания. Оставшиеся в городе жители быстро скрылись в подвалах и погребах.
Как резко все изменилось вокруг. И уснувший город, и тихие бухты, и ясное небо вмиг растревожились и налились свинцом. С каждой минутой нарастал вой снарядов и бомб, разрывы которых стали почти беспрерывными. Над городом вновь повисли тучи пыли и дыма. Глухие раскатистые залпы орудий самых крупных калибров и звонкие удары более мелких доносились с разных сторон и слились в один сплошной гул. Эта канонада, временами покрываемая разрывами самых тяжелых бомб и снарядов, вскоре уже не воспринималась на слух.
Мы с тревогой смотрели на бушующий смерч и думали, сумеют ли оставшиеся в блокаде люди преодолеть эти чудовищные удары.
Между тем видимость в Южной бухте ухудшалась с каждой минутой. Дымовые завесы скрыли не только водную поверхность бухты, но и ее берега, выходить приходилось на ощупь, ориентируясь по отдельным приметным зданиям, расположенным на возвышенности над Южной бухтой.
По выходе из Южной бухты в Северную видимость несколько улучшилось, но усилился и натиск немецкой авиации, самолеты буквально висели в воздухе, бомбы ложились в непосредственной близости к подводной лодке, корпус ее содрогался. Береговые батареи противника вскоре также заметили нас и открыли артиллерийский огонь.
Тотчас между нами и берегом пронеслись катера дымозавесчики, оставляя за собой густой шлейф дыма. Теперь враг сосредоточил огонь по ним. Множественные всплески снарядов вставали на их пути и по бортам, а они продолжали идти своим курсом, стараясь поставить дымовую завесу так, чтобы она надежнее скрыла подводную лодку.
Выйдя на Инкерманский створ, мы погрузились на перископную глубину и из Северной бухты выходили уже под водой.
За наш выход через ворота бокового заграждения разгорелся ожесточенный бой. Тяжелые снаряды фашистских береговых батарей поднимали вдоль бокового заграждения высокие водяные столбы. В ответ наша артиллерия открыла ураганный огонь, стремясь подавить артиллерийские батареи противника. На немецкие самолеты, непрерывно бомбящие акваторию Северной бухты, ринулись наши истребители и завязали неравный воздушный бой. Сторожевые катера охраны водного района вышли на Инкерманский створ, оставляя за кормой белые клубы плотной дымовой завесы. Дым не позволял немецкой артиллерии вести по нам прицельный огонь, но он и от нас закрыл створные знаки. К нашему счастью, около боновых ворот видимость несколько улучшилась, и мы смогли различить их в перископ. Подправив курс подводной лодки, мы уменьшили ход и, благополучно пройдя не до конца открытые боновые ворота, вышли на чистую воду. Разрывы бомб и снарядов остались за кормой. Пройдя по фарватеру минное поле, мы всплыли в крейсерское положение и повернули на Новороссийск. Позади остались грохот жестокого боя и отчаянные защитники Севастополя, прикрывающие наш отход.
Погода была по-прежнему ясная. Уже вовсю палило яркое дневное солнце, и крымский берег был виден отчетливо: над Севастополем вверх поднимались огромные языки пламени и длинные шлейфы черного дыма. Весь город вновь потонул в зареве пожаров и окутался дымом…
Но долго над водой идти не пришлось. Немецкие бомбардировщики-торпедоносцы «Хейнкель-111» систематически загоняли нас под воду. Благо зоркие глаза наших сигнальщиков — боцмана Емельяненко, командира отделения рулевых Киселева и старшего рулевого Голева — вовремя их обнаруживали.
Однако наши востроглазые наблюдатели нежданно-негаданно преподнесли нам сюрприз, за который им досталось на орехи от всех.
После очередного всплытия Петр Киселев заступил на наблюдательную вахту. Он держал при себе заряженную ракетницу со взведенным курком. Отчего курок оказался взведен, не знаю, но только с того момента Петя не мог ни разрядить ракетницу, ни спустить курок без выстрела. Видно, не под силу было ему нести такую ношу, и он решил избавиться от ответственности, для чего, перемотав курок ремешком от ракетницы, запихнул ее за какой-то прибор в боевой рубке, да и забыл про нее после очередного срочного погружения.