Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Не понимаю, почему Альбион называют туманным. Сколько ни посещал Англию, погода там всегда была отличная. Но вот люди несут на себе психологический и духовный груз многовековой жизни на острове – и череды войн, завоеваний, поражений, обретения и потери империи, исторической усталости и железной воли. Воля у англичан – убежден – сильнейшая в мире. Она способна творить политические чудеса: покорять пространства, выигрывать войны, выходить победителями из любых переговоров. Но эмоциональная обедненность играет с британцами злую шутку. Они вряд ли способны любить другие народы, да и свой собственный любят очень своеобразно – и великая воля вместе с мощным рассудком все сильнее обрекает их на одиночество и самопоедание.

Ты можешь очень долго общаться с некоторыми из англичан, пить с ними виски или пиво, обмениваться идеями или просто сплетнями – и все равно вы останетесь чужими людьми. «Программа» у британца почти всегда своя – и он либо добивается ее исполнения, либо впадает в жесткую фрустрацию. Самый, наверное, неудачный генсек «Конференции европейских церквей» англиканский священник Колин Уильямс отличался тем, что вежливо выслушивал разные мнения, говорил многообещающее «я услышал» – и делал все совершенно по-своему, даже не допуская мысли о том, что к кому-то вообще надо прислушиваться. Вскоре интернациональный коллектив взбунтовался, вслед за ним начали задавать вопросы коллегиальные руководящие органы, за которыми стоят разные страны и общины – и генсек, неожиданно навсегда покинув свой кабинет, был обнаружен полицией на лавочке в парке в непонятном состоянии. Человек не был ни пьян, ни болен, ни расстроен. Он просто сидел… и думал. Как же так! Что за абсурд! Я все делал как надо, а эти люди ничего не поняли – и неизвестно чего хотели! Никакой помощи ему не понадобилось – он просто встал со скамейки и пошел домой паковать чемоданы.

Подобная жесткость и тотальная самоуверенность встречались мне во всех слоях британского общества – от аристократии до обслуги в колледже, где я учил язык в 90-е годы. В «Церкви Англии» как носителе национального духа эти качества выражаются в квадрате, в кубе.

Конечно, на этом фоне русские в Великобритании неизбежно живут «отдельной» жизнью. В свое время митрополит Антоний (Блум) пытался создать «Православие для англичан». Некоторые действительно обратились – и слава Богу. Но «британские», «русские», «греческие» православные общины все больше пребывают в параллельных мирах. В годы моей учебы оксфордский православный храм даже использовался поочередно – одно воскресенье по преимуществу британцами, другое – русскими. Разными были и формальные приходские учреждения.

Кстати, о владыке Антонии. Мне пришлось немало понаблюдать его вблизи – и я очень быстро избавился от того фанатичного благоговения, которое к нему испытывала московско-питерская либеральная интеллигенция. Я обнаружил в нем одну особенность, которую хорошо изучил в Москве – актерство во время богослужения, да и в жизни.

Феномен это, увы, очень распространенный. Я сам на нем рос – и долго старался от него избавиться. Стараюсь, наверное, и до сих пор – ведь, с одной стороны, ты понимаешь, что нужно за службой правильно держаться, следить за своими действиями, голосом и дикцией, а с другой – постоянно ловишь себя на мысли, что это убивает молитву. Явление «работы на публику», а то и «на камеру», не чуждо нынешнему Патриарху (хотя с годами оно постепенно уходит), очень сильно оно присутствовало у митрополита Филарета (Вахромеева), в немалой степени – у митрополита Питирима (Нечаева). Но вот у владыки Антония оно было доведено до «совершенства». Человек, блестяще выглядевший как живой святой, как символ «Православия с человеческим лицом», на самом деле был весьма прагматически устроен и имел как бы два лица: одно для «закулисья», другое для «публики».