Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Это борьба, связанная с нашим долгом по защите людей, страдающих от террористической угрозы. Россия всегда этот долг чувствовала и всегда стремилась к тому, чтобы содействовать установлению справедливого мира в самых разных регионах планеты. И для нашей страны это, конечно, нравственная, священная обязанность, которая очень укоренена в менталитете нашего народа. Это не война христиан против мусульман, это не участие в борьбе суннитов и шиитов со стороны России. И попытка превратить этот конфликт в информационном поле в межрелигиозную войну или во внутримусульманскую войну – это очень опасная попытка.[20]

Староверы

И Русская Церковь, и российское государство виноваты перед старообрядцами – людьми, не принявшими поспешной и резкой обрядовой реформы, проведенной в XVII веке Патриархом Никоном ради «соответствия» греческим порядкам и под влиянием греческих же иерархов. Собственно, эта реформа была такой же прозападной, как и реформы Петра, и во многом их подготовила, сломав «через колено» народное благочестие. Затем старообрядцев долго убивали, отправляли в заключение и ссылки, не давали совершать богослужение по древнему чину, ничем не менее православному по сравнению с «греческим». Однако, несмотря ни на какие гонения и казни, староверы сохранились до сего дня – и их насчитывается около миллиона, хотя не каждый из этих людей религиозно активен. Более того, к ним идет приток молодежи из «внешней» среды.

Все это дает нам очень важный урок: любое реформирование религиозной жизни помимо воли людей, без обсуждения с ними, кончается в России очень плохо – и имеет последствия не только для церковных дел, но и для политических. Недаром даже спустя четверть тысячелетия некоторые староверы продолжали «отвечать» царской власти, помогая революционным силам, от которых, впрочем, сами потом вновь пострадали.

Поместный Собор Русской Православной Церкви в 1971 году признал старые обряды «равночестными» новым. Более того, он заявил, что «любовию объемлет всех свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами, но свято исповедующих спасительную православную веру».

Впрочем, нельзя забывать, что у «староверов» есть «поповские» согласия, в которых совершаются Причастие, исповедь и другие таинства, а есть «беспоповские», где невозможно принятие Тела и Крови Христовых. А без него, как убеждены православные христиане, невозможно войти в Царство Божие. Ведь Сам Господь Иисус сказал: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6, 53). В том, что у «беспоповцев» пресеклась преемственность рукоположений епископов и священников, есть вина нашей Церкви и нашей власти прежних веков. Но нежелание принять духовенство даже от других старообрядцев – странный повод для того, чтобы лишать людей Причастия и других таинств, открывающих человеку Небо и обновляющих его духовно. И поэтому, при всей любви к старообрядцам, назвать истинной Церковью «беспоповцев» мне трудно.

Познакомился я со «староверами» в 80-е годы. Заходил на Рогожское кладбище к «поповцам», выстаивал долгие службы, которые совершали митрополит Алимпий (Гусев) и епископ Флавиан (Вдовин). С «беспоповцами» было сложнее. Они тогда в Москве имели два места молитвы на Преображенском кладбище – Крестовоздвиженскую церковь Федосеевского согласия, самого строгого, отделенный главный алтарь Никольского храма, где молились верующие согласия Поморского, чуть менее консервативного. И в этом храме, и в Крестовоздвиженском можно было лишь постоять у двери – дальше не пускали. Молились там несколько бабушек и два-три мужика в традиционных русских одеждах. Ни электрического света, ни техники не принималось. А самым потрясающим был запах – старых книг, старого дерева и какой-то снеди (трапезничали староверы тут же). Еще раз я слышал такой же запах лишь еще в одном месте – в старой деревянной хасидской синагоге в Марьиной Роще, давно уже сгоревшей. Впечатление от бес-поповских моленных было совершенно потрясающим: среди шумной Москвы ты погружался если не в семнадцатый век, то уж наверняка в середину восемнадцатого. Иногда удавалось разговорить кого-то из мужчин-старообрядцев. Разговоры были хорошо знакомые по православной среде: о последних временах, антихристе, лукавом веке…