Бог, которого люблю

– А ну вас! Вечно сидите, как на именинах.

Какое-то легкое, невидимое раздражение касается всех нас, и каждый откликается на него своей репликой.

Вот мы уже спустились с неба, начинается земной разговор. Его можно сравнить с настройкой инструментов музыкантами симфонического оркестра, когда диссонирующие звуки пилят душу перед выходом дирижера. Но вот он появляется, элегантный маэстро в черном фраке с копной смоляных волос. Взмахивает невидимой палочкой, и каждому ясно – сегодня его триумф. Какой слаженный оркестр! Какие солисты! И вот последний аккорд…

Мой шурин почему-то хватает коробку с ботинками, которые только что мне подарил, и со словами: «Если бы ты был мужик, а не проститутка, я бы тебе морду набил!» – швыряет эту коробку мне под ноги.

Занавес.

Кто-то плачет, кто-то говорит, что ноги его больше не будет в этом доме, кто-то так потрясен, что даже не аплодирует, кто-то, сломя голову, рвётся к выходу.

Браво, маэстро! Ведь в твоём оркестре, ни пьяных, ни душевнобольных, вроде бы, не было. А все перегрызлись…

Следующую неделю мучительно думал, из-за чего же такой скандал совсем на ровном месте? Вроде бы, никаких интриг в семье, делить нечего.

Мать. Я же люблю ее, благодарен ей. Иначе, разве устраивал бы ее в больницы, платил за это свои деньги и приносил бы ей без конца продукты? Вот она дала мне взаймы деньги и разрешила не отдавать их. «Да я – не я буду, если не верну все до копейки».

Сестра. Конечно, ей легко смотреть на меня свысока. Она нигде не работает уже лет семь. Ее муж привозит из-за границы за одну поездку вещей на такую сумму, какую кандидат наук зарабатывает за год. И она всё это продаёт, а меня называет спекулянтом. Но я никогда ни её, ни её мужа ни о чём не просил, не хотел их обременять.

Нет, они не оценили того, что я для них делал: записывал на машины, мебель, устраивал на работу. Выпили чуть больше нормы и ударили: с ненавистью сказали всё, что обо мне думают. Даже мать за меня не заступилась, промолчала. Сколько сил потрачено доказать, что стал другим и чего-то стою. Они ни на минуту не задумались, что значит в моем возрасте окончить институт и курсы английского языка.

Я знал, как заглушить раздражение и хандру: поехал к Свете. Никто и никогда меня так не слушал, как слушала она. На несколько дней обо всём забыл.

Но в душе покоя не было. Не мог я объявить Ольге, что оставлю её. Не приходил к ней иногда по два-три дня. Она чувствовала, что я бесконечно вру ей, и у меня есть другая женщина. Положение мое было двойственным до крайности. Иногда говорил Ольге, что ночую у матери, она звонила ей, и они вдвоем начинали меня разыскивать.

Что же получалось? С одной стороны, говорил себе: «Молодец, такая женщина, и моя, значит, чего-то стою».

Но тут же сам себе возражал: «Ты погряз в обмане, запутался. Надо всё изменить. Но ты не сможешь».

Я сознавал, что не свободен. Вроде бы могу пойти, куда хочу, строить планы, на самом же деле живу по какой-то программе, которую сам себе выбрал и нахожу множество доводов, что она единственно правильная.

Однако все мои юношеские мечты остались только мечтами. Вера, что всего добьюсь – терпела крах. Люди – не шахматные фигурки и действуют чаще вопреки моей логике, а сам я в цейтноте.

Почти каждый день, вспоминал Володю. Он понял бы меня. «Как несправедливо все устроено в жизни, – думал я, – был один настоящий друг, и тот уехал, превратился почти в нереальность».

Иногда в письмах он передавал приветы Феликсу. Значит, мне. Мы договорились на всякий случай моего имени в письмах не упоминать.

Эти нечастые приветы Феликсу оставались, пожалуй, единственным, что не давало мне окончательно похоронить юношескую мечту об Америке.

Иногда возникало недоумение, почему же я не напишу ему, не расспрошу подробно обо всем? Но тот вкрадчивый голос, который всегда возникал, когда надо было принять решение, наставлял г: «Ну, зачем тебе писать ему? Пусть все идет, как идет. Ведь ты же понимаешь, что тебя могут проверить. А надо тебе это? Сперва доведи все до конца здесь, а потом и об Америке подумаешь».

К своим торговым операциям я добавил ещё и маклерство. Схема была простой. Олежка после школы расклеивал на столбах объявление: «Сниму квартиру». Хозяева квартир звонили мне, я брал их адрес, затем посылал к ним людей, которые просили найти жильё.

Довольно сложным оказалось найти первых двух-трёх желающих снять квартиру. Потом все мои «клиенты» уже сами направляли ко мне своих друзей и знакомых. Вскоре у меня образовался даже список «очередников». Проблема теперь была в том, где найти такое количество сдающихся квартир.