Бог примет всех

— Мы на фронте только в газетах прочли, что погоны снимают. Мы не стали ждать приказа, а тут же стали ловить офицеров и сдирать с них погоны. Я одному говорю, ты, что сукин сын, погоны нацепил, а ну снимай, не то штык в пузо. Потом согнали их всех в кучу, велели всем снимать погоны. Иные плакали — умора! Теперь у нас с вами разговор короткий: труд! И больше ничего! Кто не работает, тот не ест. Как раньше было, помнишь? Руки белые, развалился в коляске, а мужик на него работает, да горелую корку жует.

Нина тогда хотела как можно быстрее вырвать свою руку из его руки, но он продолжал с силой удерживать ее около себя. Ему, похоже, нравилось, вести подобный разговор, чувствуя, как дрожит рука девушки.

— Скажите, а вы много на своем веку убили людей? — спросила она его.

Солдат отпустил ее руку и похлопал рукой по кобуре.

— Много. Сколько еще убью, один Бог знает.

«Откуда у людей такая жестокость? — размышляла она. — Резать, убивать и убивать! Сколько же мы их гнули, чтобы в людях вскипело такое зло».

Под утро, сморенная думами она задремала.

***

— Нина, вы должны мне помочь, — неожиданно для девушки, произнесла начальник отдела. — Я знаю, что вы мужественный человек, что не могу сказать о себе. Дело в том, что мне позвонили из нашего районного совета и сообщили, что ко мне должны прийти какие-то люди, из созданной ими комиссии. С какой целью, не сообщили. Я бы хотела, чтобы вы присутствовали при этом.

— Любовь Алексеевна, а как же работа?

— Я договорилась в отношении тебя. Выручайте меня, голубушка, кроме вас мне некому обратиться.

Они прождали весь день, но представители районного Совета солдатских и матросских депутатов, так и пришли. Нина вечером стала собираться домой.

— Может, останешься? — обратилась хозяйка к ней. — Куда ты на ночь собралась?

На заре в прихожей зазвонил дверной звонок. Любовь Алексеевна проснулась и вскочила на ноги. Через минуту, Нина услышала громкие мужские и женские голоса. Она быстро накинула халат и вышла из спальни. В зале было четверо — двое мужчин и две женщины.

— Что вам нужно? — спросила у них Любовь Алексеевна.

Один из мужчин, с револьвером у пояса, властно спросил:

— Кто живет в этой квартире?

— Тут много живет…

— Рабочие или из буржуазии?

— В тех двух комнатах живут красноармейцы… Я — советская служащая…

Они вошли в комнату хозяйки квартиры. Женщины подошли к комодам и стали выдвигать ящики. Высокий мужчина с револьвером на боку, стоял среди комнаты. Другой мужчина, похожий на рабочего, нерешительно толкался на месте. Взглянув на него, высокий произнес:

— Товарищ, что ж вы?

Он повел рукой вокруг.

— Выбирайте, берите себе, что пригодиться. Вот, откройте сундук и посмотрите, что там.

Одна из женщин открыла сундук и вынула из него шубу, другая же, выкладывала на диван батистовые женские ночные рубашки, мужские новые кальсоны, шелковые чулки и нижние юбки.

— Скажите, товарищ, а можно взять зеркало? — спросила женщина, обращаясь к высокому мужчине. — Зачем им столько добра?

— Берите, берите, гражданка, не стесняйтесь. Видите, сколько здесь зеркал. На что буржуям столько! Оставьте им три смены белья, а остальное белье, забирайте.

У женщин моментально загорелись глаза.

— Погодите, гражданки! — жестко произнесла Нина. — Что это такое? Кто может мне ответить? Это грабеж или обыск!

Мужчина усмехнулся и со злостью посмотрел на девушку.

— А вы кто такая, чтобы задавать здесь вопросы? Хозяйка? Так что, замолчите! Мало вы пили нашу кровь?

— Какую кровь, что вы здесь несете, — ответила Нина.

— Это называется изъятие излишек у буржуазии. Это не грабеж, а выполнение решения районного Совета. Вам понятно, гражданка?

Одна из женщин, что была моложе другой, взяла со столика две черепашьи гребенки, коробку с пудрой и блестящие ножницы.

— Ну, товарищ, чего вы стоите? Берите, чего думаете. Вот шуба, теплая, буржуйская. Великолепно будет греть ваше пролетарское тело.

Любовь Алексеевна, до этого молча наблюдавшая за все этим, неожиданно для всех произнесла:

— Послушайте, гражданин начальник, вы говорите — изъятие излишков, но это единственная шуба моего мужа. Какие излишки?

— Заткнись! — с нескрываемой злостью ответил мужчина. — Ишь, ты, раскудахталась…. Может, в ЧК захотела? Я не посмотрю, что ты советская служащая! Ты как была буржуйка, так ей и остаешься.

— Господи! Когда же Бог покарает вас….

Любовь Алексеевна зарыдала. Женщины, с неприятными, жадными лицами, поспешно связали узлы. Рабочий вдруг махнул рукой и положил шубу обратно в сундук. Они, молча, вышли, не прикрыв за собой входную дверь.

***

Поручик Варшавский медленно брел по улицам города. Полученное им ранение его напоминало о себе резкой болью. Вот и сейчас, боль, словно раскаленная стрела, пронзила его тело. Он остановился и, достав из кармана платок, вытер им внезапно вспотевший лоб.

— Ваше благородие, — обратился к нему ординарец, — может не стоит ходить в порт, зачем, если вы не собираетесь никуда уезжать?

— Может, ты и прав. Мне вот сообщил мой товарищ, что он якобы видел в порту мою сестренку, Нину. Вот я и иду туда, а вдруг повезет и она действительно там.