Бог тебе судья

— Мне жаль, если так. Но мне ничего об этом не известно.

— А где я могу узнать?

— Сейчас нигде. Только утром, и то, если вам захотят сказать.

— Что значит захотят сказать?

— Попейте еще и постарайтесь уснуть, но не храпеть.

— Вы с ума сошли?! Мне нужно узнать, что с ним! Может быть, ему нужна помощь. А я спать буду?! Который час?

— Половина второго ночи. Из-за вас я не высплюсь, имейте совесть, укладывайтесь обратно, чего вы вскочили? Вас сильно приложили, голова, наверное, болит.

— Болит.

— Ну вот и лягте, — сказала девушка непререкаемым тоном, — вам полегчает. Чего доброго, еще вырвет вас, а я свежее белье постелила.

— Вы меня слышите вообще? Я говорю: в человека стреляли, я должен узнать, что с ним!

В комнате совсем не было окон. Мне не хватало воздуха. Я встал с кровати, стоя всегда дышится лучше. Ощупал лоб, шишка там была с кулак. Девушка вскочила и прошептала мне в ухо:

— Если вы разбудите моего брата, а он наверху, он снова ударит вас, или того хуже. Послушайте меня, я вам не враг. С вами никто не будет разговаривать ночью, ночью нужно спать. Тем, кто мешает спать, делают больно. Особенно вам, потому что вы — чужак.

— Где он наверху? На чердаке? Я видел, что в этом поселении все дома одноэтажные… Кроме одного, который в центре.

Я намеренно говорил громче, чем она, но явно тише, чем раньше. Еще одного удара головой в лоб я не хотел, боюсь, треснет. Но и переходить на шепот не собирался, это означало подчиниться и признать все происходящее за реальность, а этого я не хотел.

— Нет, мы глубоко под землей, — ответила она шепотом. — И совсем не там, куда вы приехали.

— Под землей?

— Да. Ложитесь в кровать и спите. Утро вечера мудренее.

И тут я понял, почему дышится с трудом. Воздух был влажным, словно спертым. Я втянул воздух носом и почувствовал запах земли, воды и шампуня.

— Мне сейчас плохо станет, — сказал я. — У меня клаустрофобия, я боюсь замкнутых пространств. Под землей замкнуто, это точно. Мне нужно на воздух. Срочно.

— Мы не можем сейчас выйти на воздух, — прошептала девушка. — Дверь заперта, и брат откроет ее только утром. Успокойтесь, тут полно места, полно воздуха и есть вентиляция.

— Мне все равно.

— Лилиан! — раздался громкий мужской голос откуда-то сверху.

— Черт, — прошептала испуганно девушка. — Вы его все-таки разбудили. Не говорите, что я здесь была.

И она тут же исчезла, оставив меня одного в комнате. Приближающихся шагов слышно не было, но чье-то напряженное дыхание я слышал. Я попятился и лег в кровать, которая даже не скрипнула. Закрыл глаза и притворился спящим.

Ничего не происходило. Тишина разъедала уши. Хотелось или укрыться с головой одеялом, или убежать.

Я собрался уже открыть глаза, но учуял запах мужского пота, а потом на мою шею аккуратно легли два теплых пальца. Мне удалось не вздрогнуть, но по спине побежали мурашки. Я с шумом вздохнул, как будто во сне, чтобы скрыть дрожь. На самом деле мне стало страшно.

Почему в этом месте ничего не слышно, ничего не видно? Что за странное место под землей? Где этот человек, который, скорее всего, тот самый брат, которого боялась разбудить Лилиан? Все еще нависает надо мной или уже наточил нож и сейчас всадит мне его в горло?

Мои руки лежали вдоль тела, и мне хотелось положить их на грудь, чтобы хоть как-то защититься. Но пошевелиться было страшно. А что, если я задену его? Тогда придется «проснуться», и что будет дальше?

Я снова вздохнул, но того запаха пота не уловил. Тогда я приоткрыл глаза, надеясь, что в темноте этого будет не видно.

Он все еще был здесь.

Его лицо было прямо передо мной.

Два больших агрессивных глаза, которые было видно даже в темноте. Я открыл рот, чтобы заорать, но он резко прижал ладонь к моему рту и с силой вдавил меня в подушку.

— Ты все-таки не спишь, — сказал он. — Ну здравствуй.

* * *

Сергей Юрьевич лежал на столе, весь в крови, а вокруг суетились женщины в хирургических пижамах. Очень много, несчетное количество. Они двигались быстро, точно, тихо.

Сочно звучал отсос, направляемый одной из сосредоточенных женщин в открытую рану прямо в груди Рождественского, от отсоса отходила трубка, по которой куда-то под стол текла кровь толстой жирной струей.

Пол был закидан окровавленными марлями, использованными хирургическими инструментами. Самая главная из женщин стояла лицом ко мне, опустив голову с мощным фонариком сине-белого свечения, устремленного прямо в рану. Как и другие, она молчала, в ее руках резво двигались стальные хирургические инструменты, звякая как спицы за вязанием. Ее работа больше походила на странный ритуал бессмысленного копошения в раскрытой грудной клетке Рождественского.

— Операционная потребляет очень много энергии, — сказал Коля, — поэтому нигде в доме нельзя включать свет, иначе выбьет пробки, и вся аппаратура обесточится.

— Какая травма? — спросил я.

— Пуля попала в сердце, но доктор Слайэрс сделает все возможное, чтобы спасти вашего друга. Она делает такие операции каждый день, она ведущий кардиохирург, работает в Москве, в частной клинике.

— Это и есть ваша частная клиника?