С тех пор, как я очнулась, прошло две недели или около того. Все это время врачи запрещали мне двигаться, чтобы не усугубить травму мозга, которую я получила из-за обряда экзорцизма.
Едва я очнулась, мама налетела на меня с поцелуями и восхваляя Бога. Я пыталась вспомнить хоть что-нибудь, но все тщетно. Я помню только преподобного Франциска, который рано утром вошел в палату в необычном одеянии: в длинном черном балахоне с ярко-красной накидкой. Своим видом он до смерти перепугал психованную соседку, которую только-только привезли из процедурной комнаты. Она заверещала, выпучила глаза и начала биться в истерике. Ее поспешно увезли санитары, дверь заперли, и мы остались с преподобным Франциском наедине.
Он сообщил, что пришло время изгнать из меня демона, попросил доверять ему. Сказал, что процесс остановить будет нельзя. И все, дальше — провал.
Мама сказала, что едва священник начал свой обряд, как я упала в обморок. Вызвали врачей, а потом начался кромешный ужас. Я очнулась не в себе, начала орать, бить ногами и царапаться. Санитары связали меня, но я успела несколько раз пнуть священника. Все это время преподобный Франциск читал свою молитву и делал это громко, его пытались остановить, но он велел всем убираться, говоря, что ведет беседу с самим дьяволом. В какой-то момент я выгнулась так сильно, что сломала запястье на левой руке, но это меня не остановило, и я перевернула кровать вместе с собой. Кровать упала на меня и поручнем над головой пробила мне череп.
Меня экстренно госпитализировали, сделали операцию. Произошло сильное сотрясение и травма мозга, из-за чего начался отек. Пять дней я была в коме, а врачи бились с отеком, чтобы мозг снова стал помещаться в черепную коробку. Им удалось, но я еще пролежала в коме несколько дней. И вот очнулась.
За окном накрапывал мелкий снег, он казался почти черным из-за грязных окон. Меня перевели в палату интенсивной терапии в отделе нейрохирургии в другой больнице. Но после стабилизации состояния переведут обратно, в психиатрическую клинику.
Мама привезла мне планшет, и я тычу в него пальцами здоровой руки весь день, чтобы скорректировать то, что программа разобрала из автонабора по голосу. Я чувствую острую необходимость рассказать о визите Вити, ведь это самое важное, что случилось со мной за последнее время.
Он пришел на следующий день, как мне стало лучше. Выглядел очень плохо. Наверное, не лучше меня. Но Витя-то здоров, но с жуткими синими кругами под глазами, сильно исхудавший, я испугалась, что он заболел. Но он сказал, что здоров, просто сильно устает на работе. Я не поверила.
Витя рассказал мне про суд, и я извинилась за маму. Она, конечно, обижена сейчас на всех и на все, но Витя и вправду ни при чем. Он заверил, что не обижается. Я расспросила его про его дело, и он мне рассказал.
Бедная его подзащитная, Кристина. Присяжные признали ее виновной в массовом убийстве, и ее поразил инсульт. Она все еще находится в палате интенсивной терапии и совсем сдалась, а Витя говорит, что у них есть шанс оспорить вердикт в апелляции и Верховном суде как неправосудный. Но для этого нужно, чтобы судья вынес приговор, что без личного присутствия Кристины невозможно.
Он с такой болью рассказывал о ее мучениях, что мне стало его жаль. Я ему так и сказала:
— Видимо, это то самое дело, когда ты влюбился в свою подзащитную, да?
Он не ответил. Ну, это и понятно, я ведь его бывшая супруга, такое, наверное, бывшим женам не рассказывают. Но у нас не совсем стандартная ситуация, и я хотела помочь ему. Хотя, наверное, должна была бы злиться и ревновать. Но я вправду хотела, чтобы у Вити все было хорошо, он хороший человек.
— Единственный шанс спасти Кристину — найти настоящего убийцу, что до сих пор не сделано. Все люди из общины разбежались кто куда, всех наизусть Кристина не помнит. Собрать информацию о них невозможно. Как в этих обстоятельствах найти убийцу — я не знаю.
— Но ведь полиция выезжала на место и не один раз, — сказала я. — Разве они не переписали всех?
— Переписали, но у большинства не было документов, — ответил Витя. — Они назвали ненастоящие свои имена и фамилии. Деньги приносили наличными. Члены общины ведь почти не общались, никто никого не знал. Люди постоянно прибывали, каждый жил в своем мирке. Всех, кого смогли найти, допросили. Толку — ноль.
— А кто там был из администрации? Кристина, кто еще? Кто мог знать всех?
— Констебль, но его убили. Муж одной из жертв решил, что виноват и констебль, к тому времени Кристину уже арестовали.
— И все? Общиной управляли два человека?
— Да там никто никем не управлял, — ответил Витя. — Жили как в коммунизме.