Богач, бедняк

– Я вижу, ты говоришь правду. Не знаю, что нашло на эту дуреху, – раздраженно отодвигая в сторону чернильницу, сказал Колдервуд. – Хм, представляю себе, что будет говорить мне жена: «Ты ее неправильно воспитал, из-за тебя она выросла слишком застенчивой, ты ее слишком берег!» Знал бы ты, какие бои приходилось мне выдерживать с этой женщиной! Нет, в мое время было иначе. Девушки не докладывали матерям, что они влюблены в мужчин, которые на них и не смотрят. Это все из-за кино. У женщин оно последний ум отшибает. Нет, тебе не надо их дожидаться. Я сам все улажу. Иди. Мне нужно успокоиться.

Рудольф встал, и Колдервуд тоже поднялся на ноги.

– Хотите, я вам дам совет? – сказал Рудольф.

– Ты только и знаешь, что давать мне советы, – раздраженно буркнул Колдервуд. – Я даже во сне вижу, как ты нашептываешь мне на ухо советы. И уже сколько лет подряд. Иногда я жалею, что ты вообще появился в моем магазине в то лето. Какой еще совет?

– Отпустите Вирджинию в Нью-Йорк, пусть она выучится на секретаря и год-другой поживет там одна.

– Прекрасный совет, – горько сказал Колдервуд. – У тебя нет дочерей, тебе легко советовать. Идем, я провожу тебя до двери. – У двери он остановился и, положив руку на плечо Рудольфу, сказал: – Руди, если та женщина в Нью-Йорке скажет «нет», ты подумаешь о Вирджинии, хорошо? Может, она и дурочка, но я просто не в силах видеть ее страдания.

– Не беспокойтесь, мистер Колдервуд, – уклончиво сказал Рудольф и пошел к машине.

А мистер Колдервуд продолжал стоять в дверях на фоне неярко освещенного коридора, пока Рудольф не отъехал.

Рудольф был голоден, но решил не сразу ехать в ресторан ужинать. Ему хотелось вернуться домой, чтобы посмотреть, как там Билли. И он хотел сказать мальчику, что разговаривал с Гретхен и что он полетит в Калифорнию через два-три дня. Узнав об этом, мальчик спокойнее заснет: на него уже не будет давить мысль о неизбежном возвращении в школу.

Открыв входную дверь, Рудольф услышал голоса на кухне. Он тихо прошел через гостиную и столовую и, остановившись у двери на кухню, прислушался.

– Ты растешь и должен есть как следует. Я люблю, когда у мальчиков хороший аппетит, – говорила мать. – Марта, положи ему еще кусок мяса и добавь салата. Не возражай, Билли! В моем доме все дети едят салат.

«Слава тебе, Господи», – подумал Рудольф.

– Хоть я уже стара, – продолжала мать, – и мне пора бы забыть о такой женской слабости, но я люблю, когда мальчики красивы и хорошо воспитаны. – Голос ее звучал кокетливо и игриво. – Знаешь, на кого ты, по-моему, похож? Я, конечно, никогда не говорила ему этого в глаза, боясь испортить – нет ничего хуже тщеславного ребенка, – так вот, ты напоминаешь мне твоего дядю Рудольфа, а он, как все считали, был самым красивым мальчиком в городе, да и теперь он самый красивый молодой человек.

– Все говорят, что я похож на отца, – заявил Билли с прямотой четырнадцатилетнего, но без враждебности. Судя по его тону, он чувствовал себя как дома.

– К сожалению, я не имела счастья познакомиться с твоим отцом. – В голосе матери почувствовался холодок. – Но конечно, у тебя наверняка должно быть какое-то сходство с ним, хотя в основном в тебе больше от нашей линии, в особенности от дяди Рудольфа. Правда ведь, Марта?

– Да, кое в чем, – сказала Марта. Она не собиралась устраивать матери праздник из воскресного ужина.

– Такие же глаза, – продолжала мать, – такой же волевой рот. Только волосы другие. Но я считаю, что волосы – это второстепенная деталь. Они почти не отражают характер человека.

Рудольф толкнул дверь и вошел на кухню. Билли сидел в конце стола, а женщины – по обе стороны от него. С гладко зачесанными и еще мокрыми после ванны волосами, он, казалось, блестел чистотой и с улыбкой уплетал за обе щеки. Мать в скромном коричневом платье разыгрывала роль доброй бабушки. Марта выглядела менее сердитой, и губы ее не были, как обычно, поджаты – казалось, ей было приятно, что в доме повеяло юностью.

– Все в порядке? – спросил Рудольф. – Они хорошо тебя покормили?

– Ужин – блеск, – ответил Билли. На лице его не осталось и следа от недавних переживаний.

– Надеюсь, ты любишь шоколадный пудинг, Билли? – сказала мать, лишь мельком взглянув на стоявшего в дверях сына. – Марта готовит изумительно вкусный шоколадный пудинг.

– Ага, – кивнул Билли. – Очень люблю.

– Рудольф в детстве тоже его любил больше всего. Правда, Рудольф?

– Угу, – согласился он, хотя не помнил, чтобы ел его чаще раза в год, и уж тем более не припоминал, чтобы когда-нибудь хвалил, но не стоило сейчас мешать полету мамашиной фантазии. Чтобы лучше войти в роль бабушки, она даже не стала румянить щеки – за это ее тоже следовало похвалить. – Билли, – повернулся Рудольф к мальчику, – я разговаривал с твоей мамой.

Билли с опаской поглядел на него, словно ожидая удара.

– Что она сказала?

– Она ждет тебя. Во вторник или в среду я посажу тебя на самолет. Словом, как только я сумею вырваться отсюда и поехать с тобой в Нью-Йорк.

– А как она с тобой говорила? – дрожащим голосом, но уже без страха спросил Билли.