Богач, бедняк

Когда он рассказал Джин про Вирджинию, она только посмеялась, заметив: «Ах ты несчастный обаяшка!» А когда они однажды поздно подъехали к его квартире и он заметил Вирджинию в темном подъезде напротив, Джин хотела было пойти туда и пригласить ее на бокал вина.

Все это отражалось на его работоспособности: с удивлением он обнаружил, что ему приходится по нескольку раз перечитывать простые отчеты, прежде чем до него доходит смысл. Спал он беспокойно и просыпался разбитым. Впервые в жизни у него появились прыщики на подбородке.

Как-то на вечеринке в Нью-Йорке он познакомился с полногрудой блондинкой, вокруг которой весь вечер крутились трое мужчин, но она явно дала понять Рудольфу, что хотела бы уехать домой с ним. Он привез блондинку в ее квартиру рядом с Пятой авеню, узнал, что она женщина богатая, что она разведена, одинока, что ей надоели мужчины, гоняющиеся за ней по Нью-Йорку, и что она находит его восхитительно сексуальным (хорошо бы она выразила это иначе). Они легли в постель после одной порции виски, но он никак не сумел проявить себя и был вынужден бежать под хриплый смех, несшийся из-под простыни.

– Самым несчастливым днем моей жизни, – сказал он Джин, – был тот, когда ты приехала в Порт-Филип снимать магазин.

Тем не менее, что бы ни случилось, он не переставал любить ее, по-прежнему хотел на ней жениться и жить с ней до конца своих дней.

Он звонил ей целый день, десять раз, двенадцать, но никто не снимал трубку. «Ну еще, последний раз, – решил он, уныло сидя в гостиной своей нью-йоркской квартиры. – Еще самый последний раз, и если ее нет дома, пойду напьюсь до чертиков, буду приставать к девкам и с кем-нибудь подерусь в баре, и если, возвращаясь домой, увижу в подъезде Вирджинию Колдервуд, приведу ее сюда, пересплю с ней, а потом позвоню в психиатричку, чтобы приехали со смирительными рубашками и забрали нас обоих».

Гудки, гудки – он уже собирался повесить трубку, как вдруг на другом конце провода раздался тихий, по-детски вкрадчивый голос Джин:

– Алло?

– У тебя был испорчен телефон? – спросил он.

– Не знаю. Меня весь день не было дома.

– Может, тебя не будет дома и всю ночь?

После паузы она ответила:

– Нет.

– Мы увидимся? – Он был готов бросить трубку, если она скажет «нет». Однажды он сказал ей, что она вызывает у него только два чувства: либо ярость, либо экстаз.

– А ты хочешь?

– Значит, в восемь? Не пей ничего дома. Приедешь и выпьешь у меня. – Он выглянул в окно – Вирджинии Колдервуд нигде не было видно.

– Я должна принять ванну, и мне не хочется никуда лететь сломя голову. Может, ты приедешь ко мне?

– Звенят литавры, трубят фанфары! – сказал он.

– Пожалуйста, не пытайся блистать познаниями, – сказала она, но фыркнула.

– Какой этаж?

– Четвертый. Лифта нет. Побереги свое сердце. – Она повесила трубку.

Он принял душ и переоделся. Руки у него дрожали, и, бреясь, он здорово порезался. Кровь долго не останавливалась, и лишь в пять минут девятого он нажал кнопку ее звонка в доме на Восточной Сороковой улице.

Дверь открыла незнакомая ему девушка в джинсах и свитере.

– Привет. Меня зовут Флоренс, – сказала она и крикнула: – Джинни, кавалер прибыл.

– Входи, Руди, – раздался голос Джин из-за двери, выходившей в холл. – Я крашусь.

– Спасибо, Флоренс, – поблагодарил Рудольф и прошел в комнату Джин.

Она сидела голая за столом перед маленьким зеркалом и красила ресницы. Он и не догадывался, что она красит ресницы. Но ничего не сказал ей. Ни о ее ресницах, ни о том, что она сидит голая. Он в изумлении оглядывал комнату. Стены почти сплошь были оклеены его фотографиями: Рудольф улыбающийся, хмурящийся, щурящийся, что-то пишущий в блокноте. Некоторые снимки маленькие, другие увеличены до невероятных размеров. И на всех он был в самом выгодном ракурсе. «Все позади, – благодарно подумал он. – Все позади. Она решилась».

– Я откуда-то знаю этого человека, – сказал он.

– Я так и думала, что ты его узнаешь, – сказала Джин. Изысканная в своей упругой розовой наготе, она продолжала спокойно красить ресницы.

За ужином они говорили о свадьбе. А к десерту чуть не решили все отменить.

– Мне лично, – не без злости сказал Рудольф, – нравятся девушки, которые знают, чего они хотят.

– Что ж, я знаю, чего я хочу, – сказала Джин. Во время их препирательств она все больше мрачнела. – И мне кажется, уже знаю, как проведу выходные, – продолжала она. – Я останусь дома, обдеру эти фотографии – все до одной – и побелю стены.

Прежде всего она упорно настаивала на том, чтобы об их женитьбе никто не знал. Он хотел немедленно сообщить о свадьбе всем, но она покачала головой:

– Никакой огласки.

– Но у меня есть сестра и мать, – сказал Рудольф. – А кстати, еще и брат.