Богач, бедняк

– Я так и думал, что вы это сделаете, – сказал Уолтер, – и уже позволил себе послать Скэнлона с вашей машиной. Он будет ждать вас в аэропорту Ла-Гуардиа.

Рудольф схватил свои пожитки, быстро спустился в вестибюль и расплатился за гостиницу. Военной карьере Билли Эббота придется немного подождать.

* * *

Толстый Скэнлон, разговаривая, сипел и задыхался. Он все еще работал в полиции, хотя ему было уже почти шестьдесят и его вот-вот должны были отправить на пенсию. Он страдал ревматизмом, и то, что его определили шофером к Рудольфу, было поистине милосердием.

В качестве наглядного примера экономии Рудольф продал казенную машину, принадлежавшую городу, и ездил на своей.

– Если бы мне пришлось все начинать сначала, – задыхаясь, сказал Скэнлон, – клянусь, я ни за что не пошел бы служить в полицию города, где есть студенты или чернозадые.

– Скэнлон, ради Бога! – одернул его Рудольф. Он с первого дня безуспешно пытался выправить лексикон Скэнлона. Рудольф сидел на переднем сиденье рядом со старым полицейским, который вел машину так медленно, что это действовало на нервы. Но Скэнлон бы обиделся, если бы Рудольф сам сел за руль.

– Я серьезно, сэр, – сказал Скэнлон. – Они просто дикари, звери и закон уважают не больше, чем стая гиен. А над полицией и вообще смеются. Конечно, не мое дело вам указывать, но на вашем месте я обратился бы прямо к губернатору и попросил прислать войска…

– Это еще успеется, – сказал Рудольф.

– Попомните мои слова. Дойдет и до этого. Знаете ведь, что они наделали в Нью-Йорке и в Калифорнии.

– Уитби не Нью-Йорк и не Калифорния.

– Все равно. У нас полно студентов и чернозадых, – стоя на своем, сказал Скэнлон и замолчал. Потом опять заговорил: – Были бы вы вчера у себя дома, сэр, тогда, может, и поняли, о чем я толкую.

– Да, я слышал, – сказал Рудольф. – Они вытоптали газон.

– Если бы только это. Я сам там не был, но Руберти мне все рассказал. – Руберти тоже был полицейским. – То, что они творили, – богомерзко! Руберти так и сказал: богомерзко! Они требовали, чтобы вы вышли, они пели похабные песни. Молоденькие девушки ругались, как грузчики. Потом повыдергивали в вашем саду все цветы и кусты, а когда миссис Джордах открыла дверь…

– Она открыла дверь? – с ужасом переспросил Рудольф. – Зачем?

– Понимаете, они стали бросать в дом камни, комья грязи, банки из-под пива и кричали: «Пусть выйдет это г…!» Стыдно сказать, сэр, но это они так о вас. Из полиции там были только Руберти и Циммерман. Все остальные полицейские уехали в университет, а что могли двое сделать против ревущей толпы этих диких индейцев? Их там собралось человек триста. Ну и, как я уже сказал, миссис Джордах открыла дверь и начала на них кричать.

– О Господи, – выдохнул Рудольф.

– Вам лучше услышать это сейчас от меня, чем потом от кого другого, – сказал Скэнлон. – Когда миссис Джордах открыла дверь, она была пьяная. И совершенно голая.

Рудольф сидел, не поворачивая головы и глядя на хвостовые огни машин впереди них и на яркие лучи фар встречных машин.

– Там оказался фотограф из студенческой газеты, и он сделал несколько снимков со вспышкой. Руберти бросился за ним, но другие студенты загородили ему дорогу, и фотограф успел скрыться. Не знаю, что они собираются делать с этими снимками, но они в их руках.

Рудольф приказал Скэнлону ехать прямо в университет. Главный административный корпус был ярко освещен. Из окон студенты выбрасывали разорванные в клочья документы и осыпали громкой бранью окружавших здание полицейских, которых было тревожно мало, но эти были уже с дубинками. Подъезжая к стоявшей под деревом машине Оттмена, Рудольф увидел, какое применение студенты нашли фотографии его жены. Увеличенная до гигантских размеров, фотография голой Джин свисала из окна второго этажа. В свете прожекторов изображение Джин, стройной, идеально сложенной, полногрудой, со сжатыми кулаками и обезумевшим лицом, выглядело издевкой, поскольку над входом в здание было выгравировано: «Познай истину, и истина сделает тебя свободным».

Когда Рудольф вылез из машины, несколько студентов узнали мэра и приветствовали его диким торжествующим воплем. Один из них перегнулся через подоконник и потряс фотографией Джин – возникло впечатление, что она извивается в непристойном танце.

Оттмен стоял возле своей машины. Голова и глаз были у него забинтованы, и полицейская фуражка держалась на затылке. Только шестеро из полицейских были в касках. Рудольф вспомнил, как полгода назад сам наотрез отказал Оттмену в просьбе купить полиции еще две дюжины касок – тогда Рудольфу казалось, что это будет лишним расходом.

Без всякого предисловия Оттмен сказал:

– Ваш секретарь сообщил, что вы прибудете, и мы не предпринимали пока никаких действий. Они держат заложниками Дорлэкера и двух профессоров. Здание было захвачено сегодня, в шесть вечера.