Богач, бедняк. Нищий, вор

— В чем дело? — тихо спросил Вилли. — Ты ненавидишь деньги?

— Я ненавижу его. — Гретхен отошла от мужа и, сияя улыбкой, стала проталкиваться в угол, где Рудольф разговаривал с Джули. Они говорили почти шепотом. Напряжение, владевшее ими, отделяло их невидимой стеной от остальных, от смеха и всех этих разговоров. Казалось, Джули вот-вот заплачет, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.

— По-моему, это ужасно, — говорила Джули. — Да, я так считаю.

— Ты сегодня изумительно выглядишь, Джули. Просто роковая женщина, — прервала ее Гретхен.

— Во всяком случае, я себя такой не чувствую. — Голос Джули дрожал.

— А что произошло? — спросила Гретхен.

— Скажи ей, — повернулась Джули к Рудольфу.

— В другой раз, — произнес Рудольф, еле раздвигая губы. — На вечеринке не стоит.

— Он собирается постоянно работать у Колдервуда. С завтрашнего дня.

— Ничто не постоянно, — сказал Рудольф.

— Хочет на всю жизнь застрять за прилавком в захолустном городишке, — не слушая его, продолжала Джули. — Стоило ли ради этого кончать колледж?!

— Я говорил тебе, что нигде не собираюсь застревать на всю жизнь, — возразил Рудольф.

— Нет, ты уж расскажи сестре все, — не унималась Джули.

— А что еще? — спросила Гретхен. Признаться, ее тоже разочаровал выбор Рудольфа. В то же время она в душе вздохнула с облегчением: работая у Колдервуда, он будет продолжать заботиться о матери, и ей не придется думать об этом самой или просить помощи у Вилли. Чувство облегчения было недостойным, но оно существовало — тут уж ничего не поделаешь.

— Мне хотели сделать подарок. Лето в Европе, — ровным голосом произнес Рудольф.

— Кто это тебе предложил? — спросила Гретхен, хотя знала ответ.

— Тедди Бойлен.

— Я уверена, родители разрешили бы мне с тобой поехать, — сказала Джули. — Это было бы самое замечательное лето в нашей жизни.

— У меня нет времени на самое замечательное лето в нашей жизни, — отчеканивая каждое слово, заявил Рудольф.

— Да поговорите же с ним, Гретхен! — взмолилась Джули.

— Руди, по-моему, ты заслужил отдых после такой напряженной работы, — сказала Гретхен.

— Европа никуда не денется. Я поеду туда, когда почувствую, что созрел для этого.

— Тедди Бойлен, наверное, был не очень доволен, когда ты отказался от его подарка, — сказала Гретхен.

— Ничего, переживет.

— Хотела бы я, чтобы кто-нибудь предложил мне съездить в Европу, — сказала Гретхен, — я бы мигом примчалась на пароход…

— Гретхен, — подошел к ней молодой человек, — мы хотели поставить пластинку, но, похоже, проигрывателю капут.

— Мы позже еще поговорим, — сказала Гретхен Рудольфу и Джули. — Что-нибудь придумаем. — И вместе с молодым человеком направилась к проигрывателю.

Она нагнулась, проверяя штепсель. Днем приходила цветная горничная убираться и всегда забывала снова вставить вилку в штепсель. Когда Гретхен сделала ей выговор, она сказала: «Я и так без конца нагибаюсь».

Проигрыватель, щелкнув, включился, и зазвучала первая пластинка из альбома «Южный тихоокеанский». По-детски нежные американские голоса на воображаемом теплом острове затянули «Dites-moi» [18].

Когда Гретхен разогнулась, то обнаружила, что Рудольф и Джули уже ушли. Больше в этом доме целый год не будет никаких вечеров, решила Гретхен и прошла на кухню, где Мэри-Джейн налила ей виски. Мэри-Джейн в эту пору ходила с длинными рыжими волосами, накладывала на веки густой слой синих теней и наклеивала длинные ресницы. Издали она выглядела красоткой, но вблизи впечатление было несколько иное. Тем не менее теперь, когда вечеринка длилась уже третий час, несколько мужчин одарили ее комплиментами: Мэри-Джейн выглядела так, точно день был в разгаре, глаза ее горели, ярко-красные губы были приоткрыты жадно и призывно.

— Роскошная вечеринка, — произнесла она хриплым от виски голосом. — И этот новый мужик, Алек Как-Его-Там…

— Листер, — подсказала Гретхен, отхлебывая виски; она заметила невероятный беспорядок на кухне, но решила, что до утра ни к чему не притронется. — Алек Листер.

— Потрясающий! — сказала Мэри-Джейн. — Он при ком-нибудь?

— Не сегодня.

— Хвала Всевышнему, — сказала Мэри-Джейн. — Он просто затопил кухню обаянием, когда зашел сюда. А я слышала о нем жуткие вещи. Вилли говорил мне, что он бьет своих женщин. — Она хихикнула: — Возбуждает, да? Ты не заметила, ему не нужно наполнить стакан? А то я появлюсь рядом с ним с кубком в руке, как верная слуга.

— Он ушел минут пять назад, — сказала Гретхен, подло радуясь тому, что обладает информацией, неизвестной Мэри-Джейн, и одновременно удивляясь, с какими же женщинами был настолько близок Вилли, что они рассказали ему о побоях, полученных от Алека Листера.

— Ну что ж, — философски заметила Мэри-Джейн, — в море водится и другая рыба.

В кухню зашли двое мужчин, и Мэри-Джейн, тряхнув рыжей гривой, встретила их сияющей улыбкой.

— Заходите, мальчики, — приветствовала она их, — бар у нас все время открыт.

Можно было не сомневаться: Мэри-Джейн и двух недель не проводила без любви. «Не так уж и плохо быть разведенной», — подумала Гретхен, возвращаясь в гостиную.