Богач, бедняк. Нищий, вор

Он прошел в ванную, принял душ: сначала пустил горячую воду, потом — ледяную. Все тело горело. Вытираясь, он слышал, как мать включила соковыжималку, чтобы приготовить ему стакан апельсинового сока, потом принялась варить кофе, он слышал ее грузные, шаркающие шаги, словно кто-то тащил по полу тяжелый мешок. И вспомнил, как широкими бросками бежал по замершему треку. «Если я когда-нибудь стану таким, — подумал он, — попрошу кого-нибудь меня прикончить».

Рудольф встал в ванной на весы. Сто шестьдесят фунтов. Прилично. Он терпеть не мог толстяков. Не говоря Колдервуду об истинных причинах, он пытался избавиться в магазине от толстых продавцов.

Прежде чем одеваться, он протер дезодорантом подмышки. День предстоял долгий, а в магазине зимой всегда было жарко. Рудольф надел серые шерстяные брюки, тонкую голубую рубашку, темно-красный галстук и коричневый твидовый пиджак. Получив должность помощника управляющего, он первый год ходил в темных строгих костюмах, но теперь, по мере того как его влияние росло, стал одеваться менее строго. Он был молод для занимаемого поста и следил за тем, чтобы не выглядеть нарочито важным. Поэтому он купил себе не машину, а мотоцикл. Когда он с ревом подкатывал к магазину, в любую погоду без шляпы, с разметавшимися на ветру волосами, никто не мог сказать, что молодой помощник управляющего много о себе мнит. Нужно действовать по-умному, чтобы тебе завидовали как можно меньше. Он без труда мог позволить себе машину, но в любом случае предпочитал мотоцикл. Это позволяло ему свежее выглядеть, словно он много времени проводит на воздухе. Загар, особенно в зимнее время, как бы ставил его выше бледных, болезненных с виду окружающих. Теперь он понимал, почему Бойлен всегда пользовался ультрафиолетовой лампой. Сам он никогда не опустится до пользования лампой для загара. Это обман, дешевка, решил он, своего рода мужская косметика — такое сразу распознает всякий, кто знает о существовании солнечных ламп.

Рудольф прошел на кухню, пожелал матери доброго утра и поцеловал ее. Она радостно, по-девичьи, улыбнулась. Когда он забывал поцеловать ее, за завтраком ему приходилось выслушивать длинный монолог о том, что она плохо спала и что лекарства, прописанные врачом, совсем не помогают — выброшенные деньги. Он не говорил матери, сколько зарабатывает. Не говорил и того, что вполне может позволить себе снять квартиру гораздо приличнее, чем эта. Но он не собирался принимать дома гостей, а деньги нужны ему были для других целей.

Он сел за кухонный стол, выпил сок и кофе, съел бутерброд. Мать ограничилась чашкой кофе. Волосы у нее висели прямыми жидкими прядями, под глазами были огромные фиолетовые мешки. И тем не менее Рудольфу казалось, что она выглядит сейчас ничуть не хуже, чем в последние три года, и, вполне возможно, проживет лет до девяноста. Впрочем, он ничего не имел против этого. Благодаря ей он был освобожден от службы в армии: единственный кормилец, на руках мать-инвалид. Последний и самый дорогой материнский подарок — она спасла его от холодных окопов в Корее.

— Ночью видела во сне Томаса, — сказала она. — Он выглядел, как когда ему было восемь лет. Вошел ко мне в комнату и сказал: «Прости меня, прости меня…» — Она задумчиво отпила кофе. — Я никогда раньше не видела его во сне. Ты о нем что-нибудь знаешь?

— Нет.

— А ты ничего от меня не скрываешь? — спросила она.

— Нет. Зачем что-то скрывать?

— Хотелось бы мне взглянуть на него перед смертью. Все-таки он моя плоть и кровь.

— Тебе рано думать о смерти.

— Может быть, — согласилась Мэри. — Весной, мне почему-то кажется, я буду чувствовать себя лучше. Мы снова сможем гулять.

— Вот это другой разговор, — улыбнулся Рудольф, допил кофе и, встав, поцеловал мать на прощание. — Я сегодня сам приготовлю ужин. По дороге домой что-нибудь куплю.

— Только не говори что, — кокетливо сказала она. — Пусть это будет для меня сюрпризом.

— Ладно, сделаю тебе сюрприз.

Ночной сторож все еще сидел у служебного входа в магазин, когда Рудольф подошел к двери с утренними газетами, которые он купил по пути.

— Доброе утро, Сэм, — поздоровался Рудольф.

— Привет, Руди, — откликнулся сторож. Рудольф настаивал на том, чтобы все старые служащие, знавшие его с тех времен, когда он впервые тут появился, обращались к нему по имени. — Ранняя вы пташка. Вот меня в ваши годы в такое утро было не вытащить из постели.

«Потому в твои годы ты и сидишь сторожем, Сэм», — подумал Рудольф, но, конечно, этого не сказал, а лишь улыбнулся и прошел к себе в кабинет по слабо освещенному, еще спящему магазину.