Богач, бедняк. Нищий, вор

С застывшей на лице страдальческой гримасой Гретхен не сводила глаз с мощного голого тела брата. Ей не нравились мужчины с гладким телом — Вилли был покрыт уютным рыжим пушком, — а профессионально разработанная мускулатура вызывала у нее дрожь. «Поросль, произведенная одним лоном», — не без содрогания подумала она. За мальчишеской улыбкой она угадывала скрытую злобу, желание причинить боль, предвкушение удовольствия от страданий другого — все то, что отталкивало ее от брата, когда они жили в Порт-Филипе. Конечно, думала она, этого и следовало ожидать. Именно так он и должен был кончить — зарабатывать на жизнь кулаками.

Оба были сильными, оба одинаково быстро двигались. Негр действовал менее агрессивно, но длинные руки помогали ему лучше защищаться. Томас постоянно наступал, наносил удар за ударом, заставляя негра пятиться, а загнав в угол и прижав к канатам, просто избивал.

«Убей черномазого!» — кричал кто-то из задних рядов всякий раз, как Томас наносил серию ударов. Гретхен вся съеживалась — ей было стыдно находиться здесь, стыдно за всех, кто сидел в этом зале. Ах, Арнольд Симс, ты, что ковылял в больничном халате и говорил: «У вас красивые ноги, мисс Джордах», ах, Арнольд Симс, мечтавший о Корнуолле, прости меня за сегодняшний вечер!

Матч продлился не десять, а всего восемь раундов. У Томаса текла кровь из носа и была разбита бровь, но он не отступал и, неуклонно надвигаясь на противника, как бездушный, жестокий робот, выматывал негра. В восьмом раунде негр уже едва шевелил руками. Сильным ударом Томас послал его в нокдаун. Когда судья досчитал до восьми, негр, шатаясь, еле поднялся на ноги, и Томас — лицо в крови, но на губах улыбка — тотчас безжалостно бросился вперед и обрушил на негра град ударов. Гретхен показалось, что он успел ударить его в эти считаные секунды по меньшей мере раз пятьдесят. Негр свалился лицом вниз под оглушительный рев зала. Он попытался подняться, даже привстал на одно колено. Томас, чуть пригнувшись, ждал в углу, настороженный, окровавленный, неутомимый. Казалось, он хочет, чтобы противник поднялся, хочет продолжить бой, и Гретхен готова была поклясться, что лицо Томаса исказилось от разочарования, когда негр беспомощно рухнул на помост и рефери досчитал до конца.

Ее тошнило. Прижав ко рту платок, она с удивлением ощутила аромат духов, такой чуждый в пропитанном зловонием зале. Съежившись и глядя в пол, она сидела, не в силах поднять глаза, боясь упасть в обморок и тем самым объявить всему миру о своем роковом родстве со зверем, одержавшим победу на ринге.

Рудольф же на протяжении всего матча не произнес ни слова, и только губы у него порой неодобрительно кривились — грубая кровавая драка, ни стиля, ни красоты.

Боксеры покинули ринг. Негру, обмотанному полотенцем и закутанному в халат, помогли пролезть между канатами. Том ушел, улыбаясь и победоносно махая зрителям рукой в перчатке. Окружавшие его люди одобрительно похлопывали его по спине. Он прошел по дальней стороне ринга в раздевалку, так что не мог видеть своих брата и сестру.

Публика начала расходиться, а Гретхен и Рудольф продолжали молча сидеть, избегая смотреть друг на друга. Наконец, все еще боясь поднять глаза, Гретхен глухо сказала:

— Идем отсюда.

— Мы должны сходить к нему.

— Зачем?

— Мы пришли сюда, мы видели его на ринге, мы обязаны к нему зайти, — твердо сказал Рудольф.

— Он не имеет к нам никакого отношения. — Она сама знала, что говорит неправду.

— Пошли, — сказал Рудольф и, взяв ее под руку, заставил тоже встать. Он готов был принять любой вызов, этот Рудольф, хладнокровный благородный рыцарь в Саннисайд-гарденз.

— Не хочу, не хочу… — Но, продолжая отбиваться, она уже знала, что Рудольф заставит ее пойти встретиться с Томасом, окровавленным победителем, жестоким и злобным.

У двери в раздевалку стояли несколько мужчин, но никто из них не остановил Рудольфа, когда он открыл дверь-вертушку. Гретхен держалась позади.

— Я лучше подожду снаружи, — сказала она. — Он, может быть, еще не одет.

Рудольф, не обращая внимания на ее слова, крепко взял сестру за запястье и втащил за собой в раздевалку. Томас, обмотанный вокруг пояса полотенцем, сидел на грязном топчане для массажа, и врач накладывал ему швы на разбитую бровь.

— Это ерунда, — говорил врач. — Еще один шовчик, и все.