Богач, бедняк. Нищий, вор

— Нормально. Правда, завтра утром буду мочиться кровью. Этот мерзавец два раза здорово саданул меня по почкам. А в общем-то матч прошел неплохо, как ты думаешь?

— Да, — сказал Рудольф. У него не хватило духу признаться, что, на его взгляд, это была заурядная, грубая драка.

— Я с самого начала знал, что уложу его. Хотя ставили не на меня, — продолжал Томас. — Семь к пяти! Недурно. Я на этом заработал семьсот долларов. — Он сейчас походил на хвастливого мальчишку. — Жаль, правда, что ты сказал об этом при Терезе. Теперь она знает, что у муженька завелись деньги, и вцепится в меня мертвой хваткой.

— Вы давно женаты? — спросил Рудольф.

— Официально два года. Она забеременела, и я решил: так и быть, женюсь. Она вообще-то ничего, немного глуповата, но ничего. Зато парень получился мировой! — Он хитро взглянул на Рудольфа. — Может, я пошлю мальчишку к дяде Руди, чтобы тот сделал из него джентльмена, а то вырастет нищим, тупым боксером вроде отца.

— Мне бы хотелось как-нибудь на него взглянуть, — сухо сказал Рудольф.

— Пожалуйста, приходи к нам в любое время, — ответил Томас, натягивая черный свитер. — А ты женат?

— Нет.

— Как всегда, самый мудрый в семье. А Гретхен замужем?

— Давно. Ее сыну уже девять лет.

— Этого следовало ожидать, — кивнул Томас. — Она и должна была выскочить замуж рано. Сногсшибательная дамочка! Стала еще красивее, верно?

— Да.

— И все такая же дрянь, как раньше?

— Не надо, Том, — попросил Рудольф. — Она была замечательной девушкой и стала очень хорошей женщиной.

— Вероятно, в этом я должен положиться на твое слово, — рассмеялся Томас, тщательно причесываясь перед треснувшим зеркалом на стене. — Откуда мне знать? Я всегда был в семье чужаком.

— Ты никогда не был чужаком.

— Кому ты это рассказываешь, братишка?! — Томас положил расческу в карман и в последний раз критически оглядел в зеркале свое опухшее, в синяках и шрамах лицо с заклеенной пластырем бровью. — Да, я сегодня хорош. Если б я знал, что вы придете, обязательно бы побрился. — Он отошел от зеркала и надел поверх свитера пестрый твидовый пиджак. — Судя по твоему виду, Руди, у тебя дела — порядок. Ты похож на вице-президента какого-нибудь банка.

— Не жалуюсь, — сказал Рудольф, хотя ему не понравилось сравнение с вице-президентом.

— Да, между прочим, — продолжал Томас, — несколько лет назад я ездил в Порт-Филип и узнал, что отец умер.

— Он покончил жизнь самоубийством.

— Знаю. Мне рассказала торговка из овощной лавки. — Томас похлопал себя по нагрудному карману, проверяя, на месте ли бумажник. — Наш дом снесли. В подвале свет не горел, и никто не встречал блудного сына, — добавил он насмешливо. — Стоял только супермаркет. До сих пор помню: они в тот день рекламировали бараньи лопатки. А как мама, еще жива?

— Да. Она живет со мной.

— Тебе повезло, — усмехнулся Томас. — По-прежнему в Порт-Филипе?

— В Уитби.

— Тебе не приходится разъезжать?

— У меня еще будет время поездить.

У Рудольфа возникло неприятное чувство, что брат в этом разговоре старается его задеть, принизить, заставить почувствовать себя виноватым. А он уже привык быть хозяином положения, вести беседу так, как он считает нужным, и потому с трудом сдерживал раздражение. Пока брат одевался, Рудольф следил за неторопливыми движениями его прекрасного, наводящего страх своей силой тела и испытывал огромную жалость к нему и любовь, желание каким-то образом спасти этого смелого, мстительного человека, еще почти мальчишку, от других таких вечеров, от стервы жены, от орущей толпы, от бодрячков врачей, накладывающих швы, — от всех этих случайных людей, окружающих его и живущих за его счет. Ему так не хотелось, чтобы это его состояние исчезло под влиянием насмешек Томаса, этих остатков застарелой зависти и враждебности, которым давно следовало бы исчезнуть.

— А я, — заявил Томас, — побывал за это время в целом ряде мест. В Чикаго, в Кливленде, в Бостоне, в Новом Орлеане, Филадельфии, Сан-Франциско, в Голливуде, Тихуане. Всюду. И поездки расширили мой кругозор.

Тут дверь широко распахнулась, и в комнату ворвалась Тереза. Ее покрытое толстым слоем грима лицо дышало злобой.

— Вы что, намерены здесь всю ночь трепаться? — сердито осведомилась она.

— Сейчас, сейчас, дорогая, мы уже готовы, — ответил Томас и, повернувшись к Рудольфу, добавил: — Мы собирались где-нибудь поужинать. Может, вы с Гретхен присоединитесь к нам?

— Мы идем в китайский ресторан. Я обожаю китайскую кухню, — заявила Тереза.

— Боюсь, сегодня не получится, Том. Гретхен надо домой, чтобы отпустить няньку, — сказал Рудольф и, заметив, как Томас покосился на жену, понял — он думает: «Брату стыдно показаться на людях с моей женой».

Но Томас пожал плечами и добродушно произнес:

— Что ж, как-нибудь в другой раз. По крайней мере теперь мы знаем, что все живы. — И уже в дверях вдруг резко остановился, точно что-то вспомнил: — Да, завтра, случаем, ты не будешь в городе около пяти?

— Томми, — громко сказала его жена, — мы идем ужинать или нет?

— Помолчи, — оборвал ее Томас. — Так как, Руди?