Богач, бедняк. Нищий, вор

Они лежали рядом на кровати, натянув одеяло до подбородка, его рука покоилась на ее груди. Было семь часов вечера, и в комнате стоял полумрак. Они обошли двадцать картинных галерей. Никакой барьер в его восприятии не рухнул. Потом пообедали в итальянском ресторанчике, владелец которого ничего не имел против девушек в красных шерстяных чулках. За обедом Рудольф сказал, что не сможет завтра пойти с ней на футбол, и объяснил почему. Джин приняла это спокойно и взяла у него билеты. Она сказала, что пойдет с одним знакомым, который когда-то играл полузащитником в команде Колумбийского университета. И продолжала с аппетитом есть.

Когда они вернулись после долгих хождений по городу, оба почувствовали, что продрогли: декабрьский день выдался пронзительно-холодный. Рудольф поставил чайник, и они выпили по чашке горячего чая с ромом.

— Хорошо бы разжечь огонь, — сказала она, свернувшись клубочком на диване и сбросив на пол туфли.

— В следующей квартире, которую я сниму, будет камин, — сказал он.

В дыхании обоих чувствовался ром с лимоном.

Они не спеша предались любви.

— Таким и должен быть субботний вечер зимой в Нью-Йорке, — сказала она, когда, устав от ласк, они умиротворенно лежали рядом. — Искусство, спагетти, ром и постель.

Он рассмеялся и крепче прижал ее к себе, сожалея о годах воздержания. Возможно, именно воздержание подготовило его к встрече с ней, сделало его открытым для нее. И даже зависимым от нее.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Минуту она лежала молча, потом отодвинулась от него, откинула одеяло, встала и начала одеваться. «Я все испортил», — подумал он.

— Ты что?

— Эту тему я никогда не обсуждаю голой, — серьезно ответила она.

Рудольф снова рассмеялся, но ему было далеко не весело. Сколько же раз эта прелестная, уверенная в себе девушка, с собственными загадочными правилами поведения, обсуждала вопрос о замужестве? И со сколькими мужчинами? Никогда раньше он не испытывал ревности. Бесполезное, нерентабельное чувство.

Он смотрел, как стройная тень движется по темной комнате, слышал шуршание одежды. Джин вышла в гостиную. Плохой знак? Или хороший? Лучше лежать здесь и не идти за ней? У него ведь это вырвалось — «Я люблю тебя» и «Я хочу на тебе жениться».

Он вылез из постели и быстро оделся. Джин сидела в гостиной и настраивала приемник. Голоса дикторов звучали исключительно доброжелательно, вежливо и сладко, тем не менее произнеси такой голос: «Я люблю тебя» — никто бы не поверил.

— Налей чего-нибудь, — сказала она, не поворачиваясь.

Он налил ей и себе бурбона с водой. Она пила, как мужчина. Какой предыдущий любовник научил ее этому?

— Ну так как? — Он стоял перед ней, чувствуя, что положение складывается не в его пользу и он похож на просителя. Он пришел из спальни босиком, без пиджака и без галстука. Не самый подходящий вид для мужчины, делающего предложение.

— У тебя на голове настоящий ералаш, — сказала она. — Ты гораздо симпатичнее такой взъерошенный.

— Может, у меня и в словах ералаш? Или ты не поняла, что я сказал в спальне?

— Почему же, поняла. — Она выключила радио и села в кресло, держа обеими руками стакан с бурбоном. — Ты хочешь на мне жениться.

— Совершенно верно.

— Давай пойдем в кино. Тут за углом идет картина, которую мне хочется посмотреть.

— Не увиливай.

— Завтра ее показывают последний день, а тебя завтра здесь не будет.

— Я жду ответа.

— Я должна быть польщена?

— Нет.

— Ну а я действительно польщена. Теперь пошли в кино.

Но она не двигалась. Сидела в полутени, освещенная сбоку лампой, хрупкая, уязвимая. Глядя на нее, он понял, что сказал ей то, что хотел сказать, что его слова были продиктованы не чувственностью, вспыхнувшей в нем в холодный день, а глубокой потребностью.

— Если ты скажешь «нет», это меня убьет.

— Ты в этом убежден? — Наклонив голову, она смотрела в свой стакан и помешивала бурбон пальцем. Ему были видны только ее макушка и поблескивающие в свете лампы распущенные по плечам волосы.

— Да.

— А если правду?

— Отчасти, — сказал он. — В какой-то мере я убежден. Меня это в какой-то мере убьет.

Теперь рассмеялась она.

— По крайней мере ты будешь честным мужем.

— Я жду ответа, — настаивал Рудольф. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. В ее взгляде были сомнение и испуг, маленькое личико побледнело.

— В следующий раз, когда приедешь в Нью-Йорк, позвони мне, — сказала она.

— Это не ответ, — сказал Рудольф.

— В какой-то мере ответ, мне надо подумать.

— Почему?

— Потому что я позволила себе нечто отнюдь не делающее мне чести и теперь должна сообразить, как сделать, чтобы я вновь могла себя уважать.

— Что же ты такого наделала? — Он не был уверен, что ему хочется узнать правду.

— Когда мы познакомились с тобой, у меня был роман. Он до сих пор продолжается. Я поступаю так, как, я думала, никогда не поступлю в жизни: сплю сразу с двумя мужчинами! И тот тоже хочет на мне жениться.

— Счастливая девушка, — с горечью сказал Рудольф. — Это он выступает под видом девушки, с которой ты делишь квартиру?