Богатые - такие разные

Я снова и снова думал о Джее и Викки, и мои первые резоны неприятия их брака начинали терять свою остроту. Я упорно уговаривал себя, что должен быть реалистом и не поддаваться сверхэмоциональной викторианской реакции. Я обязан провести границу между разумной предусмотрительностью отца и его неспособностью предоставить решение этого вопроса дочери, а для этого я должен был взглянуть в лицо фактам. Совершенно очевидно, что Викки должна в ближайшем будущем выйти за кого-то замуж, и, поскольку ей уже за двадцать, очевидно также, что это произойдет очень скоро. Но если это так, разве не лучше было бы, чтобы она вышла замуж за богатого, красивого и выдающегося в своем деле мужчину, который преданно заботился бы о ней года два, а возможно, и три? Это было бы полезным опытом для самой Викки, и, когда все кончилось бы неизбежным разводом, она, вполне созревшая, чтобы дать отпор охотникам за деньгами, нашла бы себе наконец действительно подходящего человека.

Я начинал относиться к идее этого брака все более благосклонно, и хотя действительно был готов отправить Викки в Европу, этого не сделал. Я со стороны наблюдал за тем, как они все безнадежнее привязывались друг к другу, и когда Джей пришел наконец ко мне просить разрешения сделать ей предложение, я без колебаний дал ему свое благословение и даже протянул ему руку, чтобы закрепить «сделку».

Они были счастливы. Викки, казалось, так наслаждалась замужеством, что ноги ее едва касались земли, а в Джее произошло одно из тех любопытных преображений личности, которые иногда возвращают влюбленному мужчине средних лет юношескую пылкость. Акула превратилась в дельфина, не способного ни на что, кроме как улыбаться и резвиться в воде, пронизанной солнечными лучами. Я осуществил слияние фирм в точном соответствии с собственными намерениями, и уже в октябре 1913 года сидел наконец в дядином кресле. Вскоре после этого он умер. Одним из его последних жестов было предупреждение Джея об опасности, которую я представляю для него, и упрек, что тот совершил ужасную ошибку, согласившись на слияние.

«Старый, тронувшийся козел!» — раздраженно прокомментировал Джей, протягивая мне письмо.

По правде говоря, Джей был в то время мало полезен для банка, так как менталитет медового месяца не позволял ему сосредотачивать внимание на таких пустяках, как финансирование тоннеля новой ветки нью-йоркской подземки, и для меня было большим облегчением, когда он через полтора года после свадьбы отправился вместе с Викки в продолжительную поездку по Америке. Джей говорил, что займется сделками в ряде крупных городов, но я прекрасно понимал — это было не больше чем предлогом для второго медового месяца.

Чего я не знал, так это обескураженности Викки тем, что за восемнадцать месяцев она не зачала ребенка и что врач посоветовал ей для решения этой проблемы переменить обстановку.

Как только они вернулись из Калифорнии, Викки позвонила мне с хорошими новостями.

«Вы, разумеется, сказали ей об опасности, — заметила моя мать, но, когда увидела выражение моего лица, воскликнула: Боже милостивый, неужели она ничего не знает?» — «Я не смог поговорить с ней об этом». — «А вот Шарлотта обо всем сказала Милдред». — «И Милдред не обратила на это никакого внимания». — «Милдред очень повезло, что Эмили и Корнелиус здоровы, хотя, должна сказать, когда я узнала, как Корнелиус страдает от астмы... Но Милдред уверяет меня, что это вовсе не маскировка чего-то худшего». — «Викки всегда была здорова — видимо, по женской линии это не передается...» — «Это не больше чем совпадение. Правда состоит в том, что Ван Зэйлы трех последних поколений были преимущественно мужчинами, и неудивительно, что главным образом мужчины и оказывались пораженными этой болезнью. Я никогда не верила в то, что этот ужасный недуг зависит от пола». — «Простите, мама, но я не могу сказать об этом Викки. Это выше моих сил». — «Естественно, теперь в этом нет необходимости... Это только лишило бы ее покоя на оставшиеся месяцы. Но потом ей придется сказать, и если не можете вы, это сделаю я. Удивляюсь, как это ей ничего не сказал Джей. Он же знает обо всем... Но, дорогой Пол, как же теперь?..» — «Я сказал Джею, что болезнь не наследуется». — «О, Пол, дорогой мой...» — у нее не было сил упрекать меня. Она единственная точно знала обо всех моих страданиях в прошлом, а я, в свою очередь, знал о непередаваемых и не находивших должного понимания страданиях родителей хронически больного ребенка. «Теперь с этим все кончено, — проговорил я. — Это зло искоренилось. Навсегда. Дети Шарлотты здоровы, здорова и моя дочь. И у меня вот уже больше тридцати лет нет никаких проявлений». — «Знаю, дорогой мой... это какое-то чудо... Если бы вы только знали, как часто я преклоняла колена и благодарила Бога... Но теперь! Видно, надо снова упасть на колени и молиться за Викки. Молитесь и вы. Когда вы в последний раз были в церкви, Пол?»