Богатые тоже плачут: Бето и Марисабель

— Да, — вздохнул его случайный собеседник, — раньше люди жили иначе. Были большие семьи, тесные связи между братьями, сестрами, родителями, теперь же каждый живет сам по себе. В прошлые века, чтобы обрести полное одиночество, уходили в монастыри, становились монахами, затворниками, нынче же это с легкостью можно сделать в любом большом городе, где человек может быть так же одинок и затерян, как в пустыне.

Падре Игнасио внимательно взглянул на говорившего. Представительный мужчина средних лет был одет в безупречно сшитый, хотя и неброский костюм; свежая рубашка казалась идеально чистой, из кармана пиджака выглядывал краешек белоснежного платка. По-испански сеньор говорил превосходно, и все же в его речи чувствовалась какая-то нарочитость, свойственная тем, кто говорит не на разговорном языке, а на выученном, книжном. К тому же слова незнакомец произносил немного певуче, что выдавало слабый итальянский акцент.

— Вы, я вижу, ученый или поэт, — падре Игнасио покачал головой. — Вы так интересно рассуждаете… Простите, как ваше имя? Возможно, оно мне попадалось в периодике или в книгах?

Итальянец улыбнулся:

— Джузеппе Торино, профессор Миланского университета.

Падре Игнасио всплеснул руками:

— Ну я же говорил… Ученого человека всегда выдает его лицо, так же как и невежду — его. И дело тут, разумеется, не в чертах, а в общем выражении. Это очень трудно объяснить, ведь полагаться приходится исключительно на интуицию.

— Что ж, любой с легкостью отличит крестьянина от профессора? — улыбнулся Торино.

— Ну, я имел в виду не столь очевидные различия, — кротко улыбнулся священник, посмотрев профессору в глаза столь проницательным взглядом, что тому на миг сделалось не по себе. — Например, в вас кое-что мне представляется совершенно загадочным.

— Что же, если не секрет? — не без интереса спросил Торино.

В этот момент подошел официант, который принес итальянскому профессору бифштекс по-кембриджски, картофель «фри» и жюльен из шампиньонов. Святой отец по случаю того, что была пятница, ограничился овощным салатом, заправленным оливковым маслом, парой ломтиков поджаренного хлеба, фруктами и чашечкой крепкого кофе.

Разрезая бифштекс с кровью, итальянец заметил:

— Вас, должно быть, оскорбляет мой выбор, святой отец, ведь сегодня постный день.

— Вы сделали заказ до того, как я к вам подошел, — улыбнулся священник. — Так что я не думаю, что вы заказали это блюдо, чтобы подразнить меня. Это самое главное. Ведь если бы вы пришли после меня, ваш заказ был бы иным, я уверен.

— Тем не менее я испытываю некоторую неловкость, — виновато улыбнулся итальянец. — Сам себе удивляюсь, падре.

— Что ж, это характеризует вас лучше, чем вы сами думаете, — загадочно ответил падре Игнасио. — Вы мне положительно симпатичны. Как вам, кстати, нравится наша мексиканская глубинка?

— В Европе многие думают, что Латинская Америка — это продолжение Испании, — подумав, ответил итальянец. — Но, приехав сюда, четко осознаешь, что это совершенно не европейская страна. Ацтеки и другие индейские народы дали мексиканской культуре не меньше, если не больше. Взять хотя бы этот ваш веселый праздник, когда повсюду продают разноцветные сахарные черепа, украшенные изюмом и марципанами. Европейцу становится не по себе, когда он видит маленьких детей, весело несущих черепа, пусть даже сладкие. Я не могу себе представить ничего подобного в Испании. Это ведь довольно мрачная страна…

— Да, вы знаете, когда я посетил Испанию, меня поразили их танцы в стиле «фламенко» — как будто танцуют люди, скованные по рукам и ногам.

— Они действительно скованы, — улыбнулся Торино, — своими обычаями, традициями и предрассудками…

Поднимаясь через полтора часа к себе в номер, падре подумал, что давно не встречал такого умного, наблюдательного и интересного собеседника. «Вот он какой, — подумалось священнику, — этот неуловимый Гаэтано Кампа».

* * *

Вечером падре Игнасио включил торшер и, удобно устроившись в кресле, взял в руки один из томов истории Тита Ливия «Ab Urbe Condita» (От основания Города Рима), которую он всегда читал в период волнений, поиска верных решений или перед совершением важного шага — слог римского историка всегда восхищал и успокаивал его: падре казалось, что через Ливия с ним говорит вечность, столь емкими и одновременно краткими и изящными были его замечания. «И, как бывает всегда, большая часть победила лучшую» — это о дебатах в сенате, в римском парламенте. «Все, как у нас, — вздохнул падре, — неужели на свете ничего не меняется…»

В этот миг в дверь постучали, и через минуту в гостиничном номере появились люди как нельзя более кстати. Это были комиссар Сантьяго Гарбанса и лейтенант Пиньо — оба одетые в штатское. Из-за этого комиссар стал немного похож на лавочника средней руки, а франтоватый Пиньо — на служителя в банке, который хочет походить на богатых клиентов.

— Комиссар! — воскликнул падре.

— Тише, — Гарбанса приложил палец к губам. — Соседний с вами номер занимает Франсиско Мараньяль, так что не надо давать ему повод думать, что вы знаете, кто мы.