Драшко спросил: «Мама, те?», но она, не слыша его, шла и шла на манящий запах.
Никогда еще столь волнующий аромат не касался ее ноздрей. Он походил на запах роз в цвету, но был неизмеримо сильнее. Словно вся долина по ту сторону гор разом расцвела в марте, вопреки ходу солнца и воле Дев. Такое возможно лишь при начале великой, невообразимой любви, которой не бывало со времен, когда Небо оплодотворило Землю. Что там пахнет, по ту сторону гор?..
Григор копался с бомбодержателем, когда заслышал обиженный писк Драшко и шелест крыльев Дайры.
– Дайринка!.. Куда ты?
Ни слова в ответ, даже не взглянула в его сторону – расправила крыла и с разбега одним скачком оторвалась от земли. Раз, раз, раз – каждый взмах поднимал ее на десяток метров ввысь. Кричать вслед было напрасно, спустя несколько секунд белая фигура с плещущейся по воздуху золотой гривой скрылась без следа за окоемом.
Бесплодно выспрашивать Драшко – что малец может сказать? Не догнав маму на своих коротких неловких ножках, он сел на берегу и горестно заревел.
С чего она вздумала так срочно улететь? Позвал кто-нибудь из Дев? Что там могло случиться, за горами?..
Теряясь в догадках, Григор метался и мучился от неопределенности. Тут, как голос надежды, застиг его неслышный, призрачный, бессловесный зов дядюшки. Уж этому-то зову верить стоило, хотя Петар полгода не давал вестей о себе. Одно знали, что жив, в плену у немчуры и никого не выдал.
Внес Драшко в пещеру, дал погремушку, велел: «Сиди тут! Я за мамой» и кинулся к гидроплану.
На подлете к источнику запаха Дайра еле сознавала, что делает, куда стремится. Такое извержение духа роз было ей, рожденной от цветов, словно свеча для мотылька. Там, впереди, на зеленом бархате ложбины, серо курилось что-то, оттуда трамонтана несла навстречу ей удушливый, одуряющий поток.
Неровными, пьяными движениями крыл она направила себя в центр дымного курения, который колебался и мутился в глазах. Вот ноги ударились о травянистую землю, голова закружилась – едва устояв, одна сделала шаг, другой. На людской горелке, шипящей жженым керосином, – железный поддон. В нем булькает и скворчит нечто смолистое, как пригоревший мед, источая нестерпимо пряный дым, от которого горло сжимается.
Только она подошла ближе, недоумевая, как со всех сторон к ней бросились из-за шибляка чужие, отвратительно чуждые мужчины в одинаковых нарядах цвета болотной грязи. Десяток рук вцепились в рубаху, и тонкая ткань затрещала, разрываясь. Дайра вскрикнула, хотела ударить их крыльями, расшвырять, но рубаха уже превратилась в клочья и не закрывала ее тело. Сила покинула вилу.
Прежде так случалось, когда она сама хотела стать слабее, чтобы не погубить Гри. Ему она позволяла раздеть себя в темноте любви и была счастлива. Теперь это был ужас бессилия. Грубые лапы мужланов хватали ее как хотели, но из уст ее вырывался не голос гнева, а жалобный плач.
В стороне второпях заливали водой из фляжки сбитый с горелки поддон, а вкруг Дайры теснились, вертели и дергали пленницу:
– Обалдеть, вот это краля!
– Я даже про вонь забыл, ребята.
– Черт, да что у нее?.. Копыта, что ли? Летучая коза! Ущипните меня кто-нибудь, я сплю! Или масла надышался?..
– Сроду таких волосищ не видал!
– У-тю-тю, птичка!..
– Нет… постойте, не троньте ее! Вы видели? Она летела!.. Боже мой, куда мы попали?.. Мы сгинем здесь…
– Хорош ныть, ты, паникер сопливый!
– С ума сойти. Да лопни мои глаза, если она крыльями не махала. А куда делись? Дай-ка спину глянуть. Нету! Или под кожу втянула, навроде жука?..
– Герр оберштурмфюрер, осмелюсь доложить, это не человек. Поглядите на ноги!.. Надо бежать отсюда!
– Цыц все. Хватит лапать. Связать ее – и в спальник. Радист! Срочно связь с базой. Передать Сказочнику – задание выполнено. Быстро сворачиваемся и уходим. О, а это поддержка люфтваффе?.. – Командир вскинул голову, поймал глазами гидроплан Ar.196, проносящийся над ложбиной к горам. – Эгей, Шнайдер, привет! Ты снова опоздал, камрад!
Лейтенант поймал врага, взмывавшего из котловины, на взлете, когда скорость минимальна. Силуэт итальянского биплана нарисовался прямо в перекрестье прицела, такой случай упускать нельзя. Шнайдер нажал гашетку, крыльевые двадцатимиллиметровые пушки и курсовой пулемет ударили одновременно.
– Есть! – выдохнул он, увидев, как задымил мотор «южного», и бросил через плечо стрелку-наблюдателю: – Добавь ему, а я на разворот. От нас не уйдет!
Набирая высоту, лейтенант заметил в воздухе нечто странное. На фоне синего неба взмахивали крыльями три большие птицы, бело-золотистые и удивительно быстрые. Но отвлекаться на них было недосуг, сперва следовало добить так называемого Призрака. Вон он, ползет над серо-желтыми горами – отяжелел, потерял ход. Пробитый мотор задыхается, за машиной тянется полоса черной гари. Вот-вот клюнет носом и разобьется о скалы…
«Нет уж, последний маневр ты сделаешь только с моей подачи!»
Он не увидел, как три диковинные птицы спикировали в зеленую ложбину.
А там было на что посмотреть, хотя почти для всех присутствующих это было предсмертное зрелище.
Вилы выдохнули вместе.