Богдан Хмельницкий

человек, а мы, имея из своей среды старших, обещали не принимать

сверх того числа никого; с шестью тысячами нельзя нам служить его величеству

королю и Речи-Посполитой. 12) Просим выплатить нам через комиссию жалованье,

которого мы уже не получаем пять лет. 13) Просим усерднейше за духовенство древней

греческой религии, просим, чтоб она ни в чем не была нарушаема, чтобы все те святые

церкви, которые были насильно обращены к унии — в Люблине, Красноставе, Саноке,

Владимире, во всей Литве и везде оставались в своей древней свободе. 14) Повергаясь

к стопам вашего величества, послы наши нижайше и покорнейше доляшы, от имени

всех нас, просить, чтоб мы могли оставаться при всех наших войсковых льготах,

дарованных и утвержденных привилегиями блаженной памяти наших прежних королей

и ныне благополучно царствующего его величества короля» :).

Таким образом Хмельницкий в одно и то же время и подвигал народ против

поляков, и искал оправдания у польского правительства. Такая обоюдность стала с тех

пор отличительною чертою его действий политических и была причиною многих

успехов и многих неудач. Русские летописцы называют ее благоразумием, поляки —

коварством. Но такие поступки Хмельницкого вытекали из того, что в Речи-

Посиолитой сбились между собою понятия о правительстве и аристократии.

Хмельницкий хотел быть врагом панства, но отнюдь не польской нации и не польского

правительства, а вся польская нация управлялась панами.

Между тем Хмельницкий тогда же, при самом начале своего поприща, вошел в

сношения с московским государем. Положение Украины было таково, что Московское

Государство не могло быть для неё ни то, ни се, ни дружелюбно, ни враждебно. В

начале дела клонились к тому, что оно могло быть для неё скорее враждебно. Затевая

вражду с неверными, Владислав хотел обеспечить свои покушения союзом с

Московским Государством. С этой целью брацлавский воевода Адам Кисель,

православный пан, 'заключил договор, по которому обе державы обязывались помогать

одна другой оружием, в случае, когда неверные нападут на Польшу или на Московское

Государство. Хмельницкий, вступив в побратимство с татарами, тем самым накликал

этот союз против себя. Еще 3-го апреля Кисель извещал московских бояр 2), что

коронное войско, вместе с запорожским, идет добывать своевольного черкашенпна и,

ссылаясь на заключенный договор, просил поймать и доставить в Польшу

Хмельницкого, если этот мятежный козак убежит на Дон во владения московского

государя. Бояре, с своей стороны, сообщали Киселю полученные им вести, что черкасы

хотят поступить в холопство к крымскому царю и давали совет польским панам и

сенаторам не допускать их до этого 3). Кисель благодарил бояр очень чувствительно,

изъявлял полную надежду на успех польского войска против мятежников и заранее

просил царской рати для содействия против Хмельницкого, если та-

*) Рук. И. П. Б. Hist. Poloniae .N» 31.

2)

Акты ЮЛИИ, и Зап. Рое., III, 179.

3)

Там же, 180.

Н. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

12

178

тары подадут ему помощь *). Вслед затем, когда до Киселя дошла весть, что татары

подали помощь Хмельницкому, Кисель обратился к воеводе севскому, а через

посредство его к воеводе хотмышскому и просил московской помощи 2). Хотмышский

воевода отвечал ему, что он готов идти с ратными людьми ради братской любви их

государей s). Но Хмельницкий успел уничтожить польское войско прежде, чем оно

могло получить московскую помощь. И вот козацкому вождю досталось в руки

дружелюбное письмо севских воевод к Киселю, где они соболезновали о кончине

Владислава, о которой они узнали от новгород-северского полковника Понятовского 4).

Козаки привели посланного с этим письмом стародубца Григория Климова к

Хмельницкому в Мошны, где гетман находился после корсунской битвы. «Незачем тебе

ехать к Адаму, я тебе дам лист к царскому величеству от себя», сказал Хмельницкий.

Он взял от московского человека письмо, распечатал, прочитал и никому не показал, но

видно содержание этого письма заставило Хмельницкого показать перед московским

человеком вид, что козаки не упорно держатся союза с татарами. «Ко мне,—сказал он,-

—присылали листы Иеремия Вишневецкий и Адам Кисель, просят не пускать татар и

сами у меня мира ищут. Так я, по их прошению, велел крымскому мурзе отступить к

Жовтым-Водам, а сам с немногими людьми ухожу к Черкасамъ». Климов должен был

последовать за ним в Черкасы. Там Хмельницкий дал ему грамоту к московскому царю:

в ней он выражался, что козаки умирают за древнюю греческую веру, не зная покоя от

безбожных ариан, что Иисус Христос наконец умилился над обидами людей п

кровавыми слезами сирот; Хмельницкий извещал царя о своих победах и замечал, что

король вероятно получил смерть от безбожных врагов Земли Русской. «Желали бы мы,

—писал он, — самодержца-государя такого в своей земле, как ваша царская

велеможность, православный христианский царю; тогда бы, чаю, исполнилось

предвечное пророчество Христа Бога нашего, что все в руках его святой милости

будем; уверяем ваше царское величество: еслиб на то была воля Божия и твой царский

поспех тотчас наступить на эти государства, немедля, мы, со всем войском