Богдан Хмельницкий

смерть отца своего, двухгодовое заключение свое в турецкой неволе, козацкий

предводитель уверял, что он вовсе не мятежник, а только прибегнул к ногам великого

хана крымского, дабы, при его содействии, возвратить себе милость и благосклонность

короля. «Так как,—писал он, —ваше величество приказали назначить козацким

гетманом Забуского, то извольте ваше величество немедленно прислать его к

запорожскому войску, а я тотчас отдамъ

') Bitw. р. Zbor. Star. pols., I, 267.—Kubala, 1,144. Cc. на рукоп. Библ. Оссолинских,

№ 225. — Jak. Michaiowsk. xi§ga pamietn., 430. — Памяти, киевск. комм., I, 3, 466.—

Истор. о през. бр.

313

ему булаву и знамя, которые теперь держу по милости вашего величества. Уверен,

что по милости вашего величества я был бы невредим, но знаю и то, что паны

украинные державцы вашего величества мало обращают внимания на ваше величество:

каждый пан сам себя называет королем: они не только не потерпят меня в государстве

вашем, но и душу у меня сейчас отнимут. Впрочем, я с войском запорожским всегда и в

начале, при счастливом избрании вашем на престол, старался и теперь того же желаю,

чтоб вы были более могущественным государем в Речи-Посполитой, чем блаженной

памяти родитель и брат вашего величества? Затем, не допуская, чтоб вы были

невольником Речи-Посполитой, буду держаться того государя, который по милости

Божией сохранил меня под своим покровительством и с готовностью к нижайшим

услугам повергаюсь к стопам вашего величества» 1).

Тотчас из польского стана было послано к хану извещение, что король ожидает

остановки драки и немедленно вышлет своего канцлера для переговоров, которые

должны будут происходить посреди двух войск, расположенных друг против друга.

Хмельницкому отписали от имени короля замечательно ласково, в таком тоне: «наша

милость и снисходительность так велики, что мы, подражая Господу Богу,

прощающему самых великих грешников, готовы принять вас в милость нашу и

оставить вас в сане вашем, если только вы искренно и действительно желаете

пребывать к нам в верности и достодолжном подданстве, не будете заводить связей с

посторонними государями, не станете вперед возмущать наших подданных, держать

при себе тех мятежников, которые к вам пристали, и распустите все свои воинские

силы. Тогда мы принимаем вас в нашу милость и учиним для вас все, о чем будет за вас

просить брат наш крымский хан. Дан 16-го августа 1649 года» 2). Кроме этого

королевского письма, послали Хмельницкому еще другое письмо (вероятно от

канцлера), в котором ему предоставляли письменно изложить свои желания 3).

Вскоре после отсылки этих писем, когда было уже за полдень, явился к польскому

лагерю трубач и, три раза протрубив, извещал, что ханский визирь уже выехал на

переговоры.

С польской стороны выехал, под прикрытием значительного отряда, канцлер. Отряд

остановился: канцлер с восемью панами вошел в лощину; туда прибыл ПИеффер-Кази.

Канцлер высокопарным тоном первый приветствовал хана от имени короля. 4

Визирь отвечал:

«Государь мой, хан крымский посылает меня с засвидетельствованием

благорасположения и братской дружбы к королю, помня прежнее благорасположение к

себе королевского дома» j).

J) Jak. Michal. ks. pam., 432. — Памяти, виевск. коми., I, 461—464.

2)

Дела сношений Польши с Турциею, в Арх. Пностр. Дел.

3) Акты ИОжн. и Зап. России, Ш, 412, 413.—Kubala, I, 175—182. Сс. на рукод. Библ.

Оссолинских, №№ 189, 204, 225, 1845.

*) Ропт. do dziej. Pols. w ХУП, 157.—Histor. ab exc. Wlad. IV, 49.

314

«Король, мой государь, -— сказал Оссолинский, — желает знать, что за причина, по

которой разорван старинный союз между двумя народами, поляками и татарами?

Польша не начинала неприятельских действий, как вдруг изменникам мятежникам

явилась из Крыма помощь. Для чего татары стали нам из союзников врагами и

покровителями наших врагов? Какое оскорбление сделали вам поляки, и за что терпят

от вас?»

«Дружественный союз,—отвечал визирь,—нарушен потому, что нам удержана

должная дань. Если же вы будете платить нам ежегодную дань полрежнему, то мы

возобновим наш союз и разойдемся по домамъ».

Слово «дань» оскорбило пана Речи-Посполитой.

«Поляки,—сказал он,—народ свободный и никогда никому не платили дани и

платить не будут. Если же дело идет о дарах и жалованье, которое милостивый монарх

наш обык дарствовать соседям в знак благодарности за услуги, то мы от этого не

отказываемся».

Визирь отвечал ему:

«О прозвище нечего спорить; дар ли, жалованье ли, дань ли-—все равно, были бы

деньги; следует говорить о деле, а не о словахъ» ‘).

«В чем же,—спросил канцлер,—по желанию ханскому будут состоять условия

мира?»

«Мир,—отвечал визирь,—станется на таком условии, если заплатят нам деньги, а

Хмельницкому и козакам будет прощена их вина» 2).

Канцлер обещал представить об этом королю, и они разошлис, уговорившись

съехаться на следующий день и покончить дело 3).

На другой день, в среду утром, выехал Оссолинский на прежнее место с Киселем и

еще несколькими коммиссарами, назначенными для заключения мира. Со стороны хана

при Шеффер-Кази был какой-то Сулейман-Ага *). ПИеффер-Кази привел с собой и